Гаврилова поляна (главы 3 и 4)

Глава 3.

Архимандрит отец Иоанн («в миру» – Иван Михайлович Крестьянкин) – один из наиболее почитаемых старцев Русской православной церкви. Хотя он сам никогда не называл себя старцем. А когда ему что-то подобное говорили, только в ужасе всплескивал руками: «Какие старцы?! Мы, в лучшем случае, опытные старички». Он и до конца жизни, по глубочайшему своему смирению, был в этом искренне уверен. Впрочем, равно как и многие, знавшие отца Иоанна, были убеждены, что в его лице Господь послал им истинного старца, знающего волю Божию. Батюшка Иоанн родился 11 апреля 1910 в городе Орле. Семья орловских мещан Михаила Дмитриевича и Елизаветы Илларионовны Крестьянкиных была многодетная и благочестивая.

Ваня был восьмым, последним ребёнком и очень слабым. Глубоко верующая и богобоязненная мать, опасаясь, что ребёнок умрёт некрещёным, попросила священника крестить его на второй день после рождения и дала обет – если останется жить, посвятить его Богу. Он был крещён с именем Иоанн в честь преподобного Иоанна Пустынника в церкви Илии Пророка. А молитва благочестивой матери была услышана, и ребёнок окреп и очень полюбил церковь. С замиранием сердца встречал мальчик карету Владыки, запряжённую белой лошадкой, когда тот следовал в храм совершать Богослужения. Он бежал за каретой каждый раз до самого храма, когда она появлялась на дороге. Однажды Владыка Серафим, выглянув из окна, увидел бегущего рядом кудрявого мальчика. Он велел кучеру остановиться, взял мальчика в карету и спросил: «Как тебя зовут?» – «Ваня!» – «А что, Ванечка, не хочешь ли ты прислуживать мне во время Богослужения? – «Очень хочу». В соседнем приходе тоже алтарничал его ровесник. У него на неделю попросили стихарь. Неделю Ваня был совершенно счастлив: он с Владыкой в алтаре. Но пришёл срок возвращать стихарь, неутешно плакал Ванечка, слёз его никто не мог унять. И ему заказали личный стихарь, и он остался служить в храме до конца своих дней. Сначала был пономарём, затем исполнял обязанности иподьякона, а в двенадцать лет впервые выразил желание быть монахом.

Ваня рос прилежным во всяком деле и аккуратным. Хорошо учился, был мягок в обращении с людьми, добр, непоколебимо благочестив, любил правду. В 1929 окончил среднюю школу, а затем получил профессиональное образование на бухгалтерских курсах. Работал по специальности в Орле, однако в это время, начиная с 1928 года, в стране была объявлена «безбожная пятилетка». Её ознаменовало массовое закрытие церквей. Власти не скрывали своей ненависти к «поповщине». Воинствующий атеизм стал обязательным в Стране Советов. Поэтому религиозность юноши скоро привлекла к нему внимание. Начались хитроумные попытки его перевоспитать, вплоть до насилия над совестью. Но он продолжал быть церковным человеком. И однажды, на требование работать в воскресные дни, лишающие его церковной службы, оскорблённый в своем религиозном чувстве, он ответил отказом: «Я не причина вашей отсталости, я и не жертва её ликвидации». На следующий день он получил приказ об увольнении. Верующим не было предусмотрено место в «счастливом будущем». Некоторое время Иван был безработным, а в 1932 переехал в Москву.

Неприветливо встретила Москва орловского беглеца. Незнакомый город, чужие люди. Родными были только храмы. Он устроился на работу главным бухгалтером на небольшом предприятии — эта работа не мешала ему посещать богослужения. В том же коллективе, где он работал, зарождались первые опыты исповеди: к нему шли за советом в скорбях, недоумениях, посвящали даже в тайны своей семейной жизни. «Ой, что это мы перед тобой, как перед попом, разоткровенничались?» – говорили сотрудницы, когда вдруг вспоминали, что пред ними молоденький юноша. Большой неожиданностью для Ивана стало внезапно нахлынувшее очарование Москвой. Волнующая красота архитектуры, парков, дворянских усадеб и даже театров увлекла его и на время затмила былые мечты. Он был молод и, по его собственному выражению, франт. И, начистив порой зубным порошком свои парусиновые туфли, он отправлялся гулять по Москве. Неизвестно, как долго продолжалось бы это увлечение, если бы его не пресекла старица, у которой жил Иван. Она решительно восстала против его поздних возвращений. Он и сам почувствовал опасность, грозящую ему. Не меньшее искушение ожидало его и на работе, где сотрудницы, молодые женщины, вольно и невольно смущали юношу и испытывали его целомудрие. Только ровное приветливое отношение ко всем да отзывчивость оградили его от посягательств. А почтительное всеобщее обращение к нему «Иван Михайлович» исчерпало это искушение. Иван чувствовал помощь Божию, а не по годам трезвое внимание к происходящему учило его рассудительности. Он понимал, что после 1917 года Русская Православная Церковь была обречена властями на полное уничтожение, она длительное время переживала такие лютые гонения, которые могут сравниться лишь с гонениями первых веков христианства. Православие в полном смысле этого слова выкорчёвывалось. Время тогда было смутное, оно многих вовлекло в обман и соблазн. Обновленческий раскол и различные неканонические группировки, а также эмиграция, своими действиями помогали власть предержащим уничтожать церковный организм. И это было не меньшей опасностью, чем гонения. Злоба врагов Церкви выплёскивалась в предательствах, в глумлении над святынями, в кощунственных карнавалах. Воздух был насыщен ядовитым дыханием лжеучений и клеветы. Чтобы не потеряться в потоке и шуме разномыслий по церковным вопросам, надо было срочно восполнять богословские знания. И отец Иоанн стал использовать все возможности для приобретения духовной литературы, которая даже на прилавках букинистических магазинов не появлялась, а расходилась тайно. Чтобы осмыслить свой путь к монашеству, он начал изучать творения Святых Отцов. Но человеческое благоденствие мимолетно и призрачно. На горизонте собиралась общая великая беда – огненное испытание войной, которая вошла в каждый дом, независимо от вероисповедания. Для Церкви же, доживавшей последние дни, всеобщая скорбь принесла приток жизненных сил. К ней повернулись многие из тех, кто никогда не переступал её порога, и даже те, кто гнал её.

Четыре года грозного Божьего суда. Скорби, ставившие людей на грань выживания. Всеобщий голод. Смерть, ставшая делом обыкновенным. На фронт Ивана не взяли из-за плохого зрения. Он остался в Москве. В 1943 году, после 26 лет полного бесправия, Церковь наконец-то была узаконена в Советском государстве. В 1944 году Иван Крестьянкин окончательно расстался с гражданской работой. И на одной из своих служб митрополит Николай (Ярушевич) посвятил нового послушника в чтеца и ввёл в алтарь.
Так отец Иоанн стал псаломщиком в московском храме Рождества Христова в Измайлове. А 14 января 1945 в храме на Ваганьковском кладбище тем же Митрополитом Николаем он был посвящён в сан диакона, в котором прослужил недолго, и 25 октября того же года Святейшим Патриархом Алексием I был рукоположен в священники в храме Рождества Христова в Измайлове. В этот день праздновалась Иерусалимская икона Божией Матери, надо ли говорить о том, что батюшка всю жизнь особенно почитал этот образ. Тогда же, заочно, отец Иоанн экстерном сдал экзамены за курс Московской духовной семинарии и поступил в Академию.

Далее, после полугодового пребывания в Троице-Сергиевой лавре, где отец Иоанн был ризничим, он продолжил служение в Измайловском храме. В преклонном возрасте он напишет: «Воспоминания о времени моего пребывания и в Московской академии, и короткий срок жития в стенах Свято-Троице-Сергиевой Лавры до сих пор живы и согревают душу всякий раз, когда достаю их из запасников своей памяти». Именно здесь он был близок к своей заветной мечте – монашеству, когда и имя монашеское – Сергий, было уже определено. В храме Рождества Христова в Измайлове батюшка усердно занялся пастырской деятельностью: часами до глубокой ночи после Всенощных он исповедовал, а после Литургии говорил глубокие, вдохновенные проповеди. Говорил час-два, и никто не уходил, все прирастали к полу и не замечали времени. Каждое слово имело свой вес и своё значение, оно шло от сердца. Грамотная речь с глубокой верой особенно отражала канонические и догматические нормы и обличала отклонения от них прихожан. Сохранение канонов и догматов Церкви в их исторической непогрешимости – было его проповеднической мыслью и сопровождало батюшку всю жизнь. Служил вдохновенно, сердцем переживая каждое слово Литургии, часто со слезами, как, впрочем, и проповедовал. Вот как рассказывает о первой встрече с отцом Иоанном дочь Владыки Николая: «…Вечером, после всенощной я обратила внимание на худенького и очень бледного священника, который не ходил, а порхал по храму, ноги его будто не касались пола. Окончив расставлять берёзки, была подготовка к Троице, он начал проповедь. Всё это делалось с таким живым участием и воодушевлением, что было приятно за ним наблюдать. Он как-то по-отечески выслушивал каждого подходящего, что-то шептал и истово крестил склонённую голову. А исповедник не сразу отходил от аналоя, а растроганный, вниманием священника, спешил высказать ему недосказанное. У многих прихожан на глазах блестели слёзы. Отец Иоанн в то время был сильно истощён. В храме, где он проводил весь день, покормить его забывали, да и нечем было. Послевоенные трудности переживали все. Сам он, получив зарплату, едва ли не всю её раздавал. И некоторые, зная его безотказность, не стеснялись у него просить – кто на ремонт, кто на лекарства». А однажды он занемог. Пошли его навестить. Он лежал в своей убогой, но чистенькой комнате, закинув руки за голову. Сквозь прорванные рукава торчали голые локти. Довершала эту грустную картину осыпавшаяся полностью на одной стене штукатурка. Конечно, нашлись желающие помочь. Навели порядок, повесили свежие занавески, создали какой-никакой уют. Увидев преобразившуюся комнату, отец Иоанн заметно опечалился и даже промолвил: «Если бы вы знали, как меня это тяготит. И показал фотографию, на которой голая комната, ничем не покрытый стол, на нём кружка с водой и кусок хлеба. А на скамейке сидел монах. «Вот моя мечта»,– с грустью произнёс отец Иоанн». Мечта о монашестве жила в нём неотступно и по-своему управляла его жизнью.

А вот как воскрешала те времена память священника: «В последнее время народу в храмах на службах была тьма. Особенно много людей было в Великий пост, многие не могли войти и молились на улице. Начнёшь, бывало, службу в семь утра, а закончишь где-то в пятом часу. И всё это время на ногах стоишь. По её окончании входишь в алтарь, закрываешь завесу, в изнеможении опускаешься на стул и тотчас впадаешь в забытье. А уже через полчаса раздаётся звон к вечерней службе. Вскакиваешь, как ни в чём не бывало, полный бодрости и сил. Будто и не стоял на ногах весь день. С благодарностью к Богу начинаешь вечернюю воскресную пассию». И всю жизнь он испытывал Пасхальную радость, которая передавалась всем, кто с ним общался, также, как и слёзы на проповеди и на молитве. На Крещение на саночках возил со сторожем и псаломщиком десятки бидонов воды из колонки, водопровода у церкви не было. Если вода заканчивалась, опять ехал и опять святил. Казалось, батюшка никогда не уставал от своих забот в воспитании паствы и в благоустройстве Церкви, он этим жил – это был смысл его жизни.

Глава 4.

В 1768 году Екатерина II подарила своему фавориту – графу Орлову изрядный кусок Самарской Луки, составивший графскую Жигулёвскую вотчину. Орловы – графский род, возвысившийся при Екатерине II в лице пятерых братьев. Отец их, дворянин Григорий Иванович, был под конец жизни новгородским губернатором и умер в 1746 году. Виновник возвышения рода – Григорий Григорьевич Орлов, фаворит Екатерины II, генерал-аншеф, генерал-фельдцейхмейстер артиллерии, князь Римской империи. Близость его к Екатерине поставила братьев Орловых во главе переворота 28 июня 1762 года. Все они тогда же были возведены в графское достоинство, а Григорий Григорьевич произведён в генерал-майоры и действительные камергеры, став одним из первых сановников государства. История братьев Орловых: Ивана, Григория, Алексея, Фёдора и Владимира — напоминает былинный рассказ о чудо-богатырях, ибо все они отличались красотой, физической силой и отвагой, а их взлёт на вершины власти был столь стремителен, что вызывал удивление даже у видавших виды современников.

В 1768 году Екатерина II с гостями и приближёнными царедворцами на десятках галер совершила путешествие по Волге. Организаторами поездки были братья Алексей и Григорий Орловы. В середине июля флотилия императрицы прибыла в Симбирск. И здесь, по одним сведениям, Екатерина сошла с корабля и в карете вернулась в Москву, а по другим – оставила свиту гостить у Ивана Орлова, а сама с двумя братьями Орловыми поехала любоваться Девьими и Яблоневыми горами. Доехали они до села Усолья и остановились. По «усольскому» преданию Григорий Орлов якобы поднялся с императрицей на гору Светёлку и, полюбовавшись красотами окрестных мест, выпросил в подарок земли Луки в обмен на выделенные братьям прежние владения. При этом Орлов якобы произнёс: «Матушка, голубушка, дарю тебе сердце и руку, подари ты нам Луку». Просьбе Орловых Екатерина отказать не могла. И в 1768 году братья Орловы стали владельцами почти всей Самарской Луки, земли которой в прошлом неоднократно переходили от церкви к Дворцу и обратно. Это позволило братьям Орловым обменять свои разрозненные вотчины на земли Самарской Луки, включая Усольскую вотчину на левобережье реки Усы. Таким образом, Орловы получили 300000 десятин земли и 36 сёл, в которых проживало 27000 крепостных крестьян. Самый же младший из братьев, Владимир, родившийся в 1743 году, единственный из пятерых, не стал военным. До переворота он жил в деревне, а вскоре после него был послан учиться в Лейпцигский университет, где изучал естественные науки, в частности, астрономию. По возвращении его ждала та же участь, что и за 20 лет перед тем Кирилла Разумовского, брата фаворита императрицы Елизаветы Петровны: в 1766 году Владимир Орлов был назначен директором Петербургской Академии наук. А уже вскоре он сопровождал Екатерину II в поездке по Волге и помогал ей переводить сочинения друга Вольтера французского писателя Жана-Франсуа Мармонтеля.

После смерти в 1808 году Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского «самаролукские» владения были разделены между его дочерью Анной и последним из пяти братьев Орловых, Владимиром Григорьевичем. Когда Усольская вотчина и другие земли Самарской Луки стали владением Владимира Орлова, по графскому повелению, на памятной горной вершине, была возведена застеклённая беседка, в которую гости Владимира Григорьевича Орлова, поднимались, чтобы полюбоваться живописными окрестностями. После революции беседка была разобрана или разорена.

И следует заметить, именно граф Владимир Григорьевич Орлов в 1827 году переселил своих крепостных крестьян из села Кунеево, Корсунского уезда в Ставропольский уезд, на Кунью Воложку – левый берег одного из рукавов Волги, напротив Молодецкого кургана, вблизи, построенной крепости и города Ставрополь – столицы крещёных калмыков. Так возникла деревня Кунеевка, которую в 1831 году унаследовал Владимир Петрович Давыдов (в дальнейшем – Орлов-Давыдов). В Ставропольском уезде владения Орловых-Давыдовых занимали 57 тысяч гектар. После смерти Владимира Петровича Орлова-Давыдова в 1882 года село Кунеевка перешла в собственность его второго сына Анатолия Владимировича Орлова-Давыдова, а позднее – внука, владевшего Кунеевкой с 1905 по 1917год.

У наследника Владимира Григорьевича Орлова, графа Григория Владимировича, умершего от удара в 1826 году, не осталось детей. Поэтому наследниками всего состояния стали его дочери: Екатерина, по мужу Новосильцева, которая в 1831 году унаследовала Рождественское имение, Софья, сыну которой – Виктору Петровичу Панину, бывшему в 1841 – 1862 годах министром юстиции оно досталось в 1848 году и внуку третьей дочери графа Владимира Григорьевича Орлова – Натальи Владимировны (1782—1819), бывшей замужем за тайным советником Петром Львовичем Давыдовым (1782—1842). Их сын Владимир Петрович Давыдов родился в 1809 году. Ему отошла Усольская вотчина, а в 1848 году и наделы почившей Анны Алексеевны Орловой Чесменской в южных и центральных частях Луки. 26 марта 1856 года ему было высочайше разрешено принять титул и имя его деда по матери и именоваться графом Орловым-Давыдовым. Он обучался в Италии, Англии, Франции и Германии. В Шотландии встречался с Вальтером Скоттом. С 1828 по 1829 год. Владимир Петрович жил в Лондоне, где познакомился с известным общественным деятелем, ставропольским помещиком Александром Ивановичем Тургеневым и его братом, декабристом Николаем Ивановичем Тургеневым. Беседы с либерально мыслившими Тургеневыми не могли не повлиять на Орлова-Давыдова. Он побывал в парламенте Франции, в Германии его представили Гёте. Всё это повлияло на формирование его убеждений. Совершил путешествие на Восток для сбора памятников древности, делал крупные пожертвования библиотекам и музеям, являлся почётным членом Академии наук, служил в различных гражданских ведомствах и на выборных должностях дворянского самоуправления. Граф Владимир Петрович Орлов-Давыдов хорошо осознавал внутренний кризис страны, высказывался «за созвание выборных людей всех сословий» и проведение коренных политических реформ.

У Владимира Петровича были дети, из которых старшая дочь – графиня Наталья (1833—1885), жена действительного тайного советника и шталмейстера князя Дмитрия Николаевича Долгорукова (1827—1910). Ей, после их венчания, в качестве приданого, в 1856 году, из владений Владимира Петровича Орлова-Давыдова перешла родовая Аскульская волость, где до сих пор стоит графская усадьба в селе Сосновый Солонец. В селе можно полюбоваться настоящими деревянными колодцами и деревянным зданием бывшей церковно-приходской школы, которой уже более 110 лет. Школа отлично выглядит, а внутри сохранилась старинная лестница и печь. А к бывшему зданию усадьбы ведёт липовая аллея, специально посаженная для проезжавшей здесь в XVIII веке Екатерины II. Рядом заросли камыша, на месте которых когда-то было озеро, где плавали лебеди. Недалеко дубовая роща, где растёт дуб, которому по рассказам старожилов около тысячи лет и который, по поверьям, может излечить от болезней и исполнить желание.

Два сына графа Орлова-Давыдова: граф Владимир (1837—1870), генерал-майор, симбирский губернатор, который умер, не оставив потомства и граф Анатолий (1837—1905), генерал-лейтенант, обер-гофмейстер, который был женат с 1864 года на графине Толстой.
В 1840-м году потомок Владимира Григорьевича Орлова, его внук – Владимир Петрович Орлов-Давыдов вывез группу крестьян из Курской губернии и поселил их на хуторе «Старом Отважном» на месте нынешнего посёлка Зольное. Правда, земли здесь для ведения сельского хозяйства было недостаточно. Одна часть переселенцев, позже перебралась в широкую долину за Могутовой горой, основав там село «Отважное», позднее давшее начало городу Жигулёвску, а другая была переселена недалеко – на Бахилову поляну, посёлок, расположенный в устье Бахиловской долины, который сформировался намного ранее, как место временного жилья охотников, добытчиков известняка, пасечников и бакенщиков. Вероятно, также, здесь устраивали место для отдыха и бурлаки. Руководя своими вотчинами, Владимир Петрович занимался интенсификацией хозяйства, делая упор на применение машин.

А в списках землевладельцев за 1860 год уже значилось, что собственником земли в Самарском уезде являлся граф – сын Владимира Петровича Орлова-Давыдова – Орлов-Давыдов Анатолий Владимирович. После смерти его отца 24 апреля 1882 года в Санкт-Петербурге, именно он стал последним мамонтом «голубых кровей» и полноправным владельцем большей части Самарской Луки, равной 59069 десятинам земли, в том числе и селом Кунеевка. Старые хозяева уходили, новые засучивали рукава и брались за дело. С конца 80-х годов в Кунеевской экономии начинается широкая эксплуатация лесных богатств. Уже в 1887 году лесоводство занимает по доходности второе, после аренды земель, место. Торговый оборот по лесному хозяйству в начале XX века увеличивается. Лес Кунеевской дачи идёт на вырубку в плановом порядке по высокой цене, на заготовку и продажу шпал и дров для Самаро-Златоустовской и Ташкентской железных дорог. В Кунеевке располагался лесопильный завод с паровой машиной, принадлежавший графу Орлову-Давыдову, совладельцем лесозавода был Сергей Велегшаев. На заводе работали крепостные крестьяне. Рабочий завода получал 120 рублей в год ассигнациями. В 1911 году съезд управляющих приволжскими имениями графа Александра Анатольевича Орлова-Давыдова, помимо вопросов о применении на господских полях искусственного удобрения, и известкования луговых участков, обсуждал вопрос об использовании парового двигателя на распиловке леса. Ещё в 1863 году высочайшим указом Усольская вотчина графа В.П.Орлова-Давыдова была объявлена «заповедным имением». Это не помешало его сыну графу Анатолию Владимировичу заняться здесь массированной вырубкой лесов. Сам «барин» проживал в городе Сорренто в далёкой Италии, а в Жигулях всеми делами руководил немецкий управляющий. Графская жадность свела на нет дремучие вековые дубравы Жигулей, сосняки сохранились в основном на труднодоступных склонах гор и ущелий.

А в селе Бахилова Поляна, было создано лесозаготовительное частное предприятие графа Орлова-Давыдова. О размахе, которого можно было судить хотя бы по тому факту, что для организации его работы, по инициативе графа, была построена и открыта на его землях в 1880-х годах, первая в России лесовозная узкоколейная железная дорога, протяжённостью до 12 километров. По ней вывозили древесину, вырубленную в лесах на плато, в глубине Жигулей, с целью последующей обработки и сплавления по Волге в степные места. В селе Бахилова поляна располагалось небольшое депо с двумя паровозами, и лесопилка. Здесь привезённая древесина разделывалась на сортименты. Большая часть её пускалась на дрова, которые грузились на баржи для отправки в Самару. Знаменательно, что на этом лесозаводе древесина использовалась весьма рационально. Лесопилка была электрифицирована. Электроэнергия вырабатывалась на локомобиле, работавшем на отходах от лесопиления. Поэтому все отходы от производства в реку не сбрасывались, не засоряли территорию и посёлок оставался чистым. В его восточной части было выстроено три каменных дома: две двухэтажных казармы для рабочих и контора управляющего.

В 1914 году, с началом первой мировой войны, чугунные рельсы с железной дороги были сняты и использованы для строительства дорог в зоне военных действий. По некоторым данным, узкоколейная железная дорога была «доразобрана» в 1917 году. Граф до этого уже не дожил, а его сын – Владимир Анатольевич с братом Александром – церемониймейстером, масоном, членом либеральной партии прогрессистов, занимавшей место между октябристами и кадетами – последние владельцы земли самарской, в этом же году покинули Россию с частями белой армии. А по трассе бывшей железной дороги была проложена деревянная «доско-рельсовая дорога» (ДРД), по которой древесину возили уже на конной тяге. Разруха после революции и гражданской войны, тяжёлые времена Великой Отечественной, требовали новых и новых лесозаготовок. Память об этом сохранилась в названии урочища «ДРД» на месте бывшего верхнего склада, откуда лес отправлялся вниз по дороге. Доско-рельсовая дорога (пьяная тропа) просуществовала до 1950-х годов. А сам лесозавод ещё некоторое время функционировал, но низкая товарность жигулёвских лесов и подчинённость леспромхоза управлению топливной промышленности обусловили и основное направление переработки древесины – на дрова, на мелкие пиломатериалы: тарную дощечку, ручки для лопат и т.п. Только, в отличие от графских времён, потребности в выработке электроэнергии не было, поскольку заработали государственные электрические сети. Поэтому отходы от лесопиления не использовались, накапливаясь в отвалах. Пришла в негодность доско-рельсовая дорога, не стало потребности в лошадях – древесина вывозилась автомобилями и тракторами, нещадно разбивавшими грунтовые дороги. В результате, постепенно, Бахилова Поляна (по выражению одного из его старожилов) превратилась из райского уголка в сплошную помойку. До настоящего времени каменные казармы не сохранились, одна из них была разрушена, а вторая, располагавшаяся ближе к Волге, после пожара, была снесена. Пострадала от пожара и контора, которая потом была восстановлена, но значительно реконструирована. А на месте бывшей дороги, до сих пор, среди старых заросших осиновым лесом вырубок, видна хорошо сохранившаяся насыпь узкоколейки, угадываемая в сгнивших и разброшенных по оврагам брёвнах, возможных мостках, и ещё заметных кое-где, искорёженных рельсах.

Чудом уцелело от затопления и село Бахилова поляна, так как на его месте планировалось создать крупное водохранилище. В самом начале ХХ столетия тогда ещё безвестный самарский инженер Глеб Максимилианович Кржижановский выдвинул проект сооружения ГЭС в самом узком месте Средней Волги – в Жигулёвских воротах. Проект вызвал в Самаре настоящий переполох. О накале страстей говорит хотя бы такой факт: 9 июня 1913 года в город Сорренто, что в Италии, где в то время жил владелец всех Жигулёвских земель граф Орлов-Давыдов, пришла телеграмма от архиерея Самарского и Ставропольского Симеона.

«Конфиденциально. Стол № 4, № 685. Депеша. Италия, Сорренто, провинция Неаполь. Графу Российской Империи его сиятельству Орлову-Давыдову. Ваше сиятельство, призывая на вас Божью благодать, прошу принять архипастырское извещение: на ваших потомственных исконных владениях прожектёры Самарского технического общества совместно с богоотступником инженером Кржижановским проектируют постройку плотины и большой электрической станции. Явите милость своим прибытием сохранить божий мир в Жигулёвских владениях и разрушить крамолу в зачатии. С истинным архипастырским уважением имею честь быть вашего сиятельства защитник и богомолец. Епархиальный архиерей преосвященный Симеон, епископ Самарский и Ставропольский. Июня 9 дня 1913 года».

Граф счёл идею Кржижановского сумасбродной и даже не подумал вернуться в Россию по столь незначительному поводу. Он лишь поручил своему управляющему в Самаре дать категорический отказ на такое строительство. Однако в то время Орлову даже в кошмарном сне не могло присниться, что всего лишь через семь лет после обнародования проекта, в феврале 1920 года, решением Советского правительства будет образована Государственная комиссия по электрификации России (ГОЭЛРО), а Глеба Максимилиановича Кржижановского назначат её председателем. А 23 декабря 1920 года он выступит со своим знаменитым докладом о плане ГОЭЛРО на VIII Всероссийском съезде Советов, где проект получит безоговорочное одобрение делегатов. Но только лишь через десять лет, в 1930 году ЦК ВКП (б) примет постановление, в котором Госплану СССР будет поручено «повернуться лицом к Волгострою, составить проект, выявить все возможности его сооружения». Предполагалось, что уже 1 апреля 1932 года Совнаркомом СССР будет утверждён проект такого строительства, чтобы в 1937–1938 годах важнейший народнохозяйственный объект был принят в эксплуатацию. И опять нависла угроза затопления Бахиловой поляны. Провидение спасло красоту Жигулей, когда в 1949 году начавшееся неудачно строительство дамбы в посёлке Управленческом было перенесено выше по течению Волги к селу Отважное, ныне город Жигулёвск. А село Бахилова поляна, как и прежде, раскинулось в широкой горной долине, называемой Малиновой, образованной при слиянии нескольких оврагов, прижавшись к высокому уступу Бахиловой горы, в нескольких километрах ниже места предполагаемого строительства ГЭС.

Назад — Гаврилова поляна  — главы 1 и 2  Далее — Гаврилова поляна — главы 5 и 6