Счастливый человек

Предисловие.

Любовь сделала его счастливым

Глупо пенять на судьбу. Бессмысленно впадать в отчаяние от того, что всё могло быть иначе, что кому-то дано больше, что нелепый случай перечеркнул твоё счастье. И если бы в тот день ты поступил бы по-другому, то… Увы, история не знает сослагательного наклонения, человеческая жизнь – тоже. Случилось так, как случилось, как вела тебя линия судьбы.
Не покидает ощущение, что весь твой путь с его взлётами и падениями, встречами и разлуками, радостями и страданиями изначально начертан для тебя, и ты лишь идёшь по нему с самого первого твоего шага. И час твоего ухода уже определен, ни минутой раньше, ни минутой позже.
И как же дальше? В чём тогда смысл существования? Наверное, в самой жизни. Мы все пассажиры, просто у каждого своя конечная станция. Кто-то сойдет раньше, кому-то ещё не время… И нам остаётся лишь торопиться жить, дорожа каждым днём, наполняя его смыслом и делами. Радуясь краскам и мелодиям этого мира, постигая его мудрость и великолепие, открывая для себя новые горизонты. Старик Бисмарк советовал: учись так, словно будешь жить вечно, живи так, будто умрёшь завтра.
Великое счастье – реализовать то, что заложило в тебя Небо. Найти себя, понять, для чего ты, именно ты послан сюда, что ты можешь сделать так, как никто до тебя. Найти слова, которые удивят других и помогут им по-иному взглянуть на жизнь.
Человека, которому Сергей Павлович Чекунов посвятил свой труд, нельзя мерить обычными мерками. Можно восхищаться волей, силой духа Геннадия Николаевича Кудрявенькова, но понять в полной мере то, как он смог выдержать выпавшие испытания, – нам не дано. Мы можем лишь осознавать, что двигало им, помогало в тяжелейшие минуты, что было самым главным для него. Любовь! Неукротимая любовь к жизни, к своей ненаглядной, к детям и внукам, к друзьям, соседям, к школьной детворе. Любовь спасала его, любовь сделала его счастливым, и счастьем своим он щедро делился с людьми, вселяя в каждого веру в свои силы. Всё, что ты дал другим – возвращается. И люди платили ему теплом, добротой, нежностью. Все, кто знал Геннадия Николаевича, сохранили светлые и трогательные воспоминания об этом человеке. Он не ушёл из их жизни, и пусть память о нём передается из поколения в поколение.

Главный библиограф Самарской областной универсальной научной библиотеки – Завальный Александр Никифорович

Вступление

«Судьбой он был не обездолен –
В нём жизнелюбья бил родник.
Без ног и без руки не сник.
Характером и силой воли,
Маресьеву он был сродни…»

Борис Аравин (Самарский журналист)

Когда я готовил этот материал к печати – он был сначала написан в виде рассказа на 12 страницах такого же формата вместе с фотографиями и входил в сборник «Непридуманные истории». Но, по мере того как в дальнейшем разворачивался его сюжет, я понял, что данный материал должен быть представлен в отдельном повествовании, так как он требовал большего объёма, а тема была настолько необычной, что не вписывалась в рамки принятых правил. Захотелось не только рассказать о судьбе Геннадия Николаевича Кудрявенькова, но и познакомить читателей с его богатым внутренним миром, несломленным войной. А для этого в данном материале, чтобы не нарушать повествования, в конце приложением опубликованы его творческие и поэтические работы. Согласен, некоторые стихи требуют определённой огранки и некоторой правки. Но, во-первых, они не выведены в отдельный сборник, а, во-вторых, выполняют здесь другую задачу – каждое из них – словно мазок кисти к портрету этого замечательного человека, для которого сама жизнь была ежедневным подвигом.
Я благодарен всем, чьи публикации, рассказы, воспоминания или фотоматериалы помогли мне воссоздать образ этого Настоящего Человека. Но особая благодарность, конечно, сыну Геннадия Николаевича – Кудрявенькову Андрею Геннадьевичу, который предоставил мне очень много материалов и документов из семейного архива и с которым я постоянно консультировался по любым вопросам. И я полагаю, только он может объективно оценить итоги этой работы.
Хочется надеяться, что после прочтения этого очерка, возможно, и ваша жизнь со всеми её проблемами, неудачами, неурядицами, серыми буднями – покажется намного счастливее, чем была до этого… И, может быть, вы поймёте, что в ней – истинно главное, а что – просто суета. А образ Геннадия Николаевича для многих станет не только примером в борьбе с жизненными трудностями, но и образцом мужества, стойкости и несгибаемой силы духа, как когда-то для него и многих других, оказавшихся в похожей ситуации, стал герой Бориса Полевого из «Повести о настоящем человеке». 

Знаменательно также и то, что эта брошюра выходит в год 75-летия Победы в Великой Отечественной войне, который Президент России объявил Годом памяти и славы. А это делает особую честь герою моего повествования. И я по-доброму завидую всем тем, кто держит в руках эту небольшую книгу. Завидую тому, что вы сейчас сделаете открытие, что вам предстоит познакомиться не только с удивительным человеком, но и с возможностями человеческого организма, заключёнными в каждом, кто не потерял желание Любить Жизнь…             С уважением, автор – Чекунов Сергей Павлович.

Счастливый Человек

Одному из воинов Великой Отечественной войны – Геннадию Николаевичу Кудрявенькову – Посвящается…

         Ничего в этом мире не происходит случайно и я в этом всё более и более убеждаюсь, особенно сейчас, в зрелые годы. В каждой, на первый взгляд, случайности заключена определённая закономерность и жизнь совсем не просто так создаёт ситуации, которые позволяют набираться нам как жизненного опыта, так и житейской мудрости. И, оглядываясь на прошлое, понимаешь правильность слов Конкордии Антаровой из её книги «Две жизни»: «Никто тебе ни друг, никто тебе ни враг, но каждый человек тебе учитель…» И вот о встрече с одним таким человеком я здесь и расскажу.

Осенью 1978 года, отслужив в армии, я вернулся домой, и уже в июле следующего года женился. Сначала мы с женой снимали квартиру у её знакомых. Но, естественно, не теряли надежду когда-то получить свою. Поэтому я уволился из локомотивного депо, где работал до службы в армии и куда вернулся после, и устроился на Куйбышевскую ТЭЦ. Конечно, я стал работать немного не по специальности и потерял в зарплате, но здесь возможность получения квартиры была более вероятной. Так уж вышло, что в нашей маленькой группе «Защиты и электропривода» цеха «Тепловой автоматики и измерений» сложился дружный коллектив, который в обеденный перерыв или просто в свободное от работы время пристрастился к разгадыванию кроссвордов. И однажды у меня возникла мысль – а почему бы и самому не попробовать их составлять, тем более, как известно, за публикацию в газете платили гонорар.

Я не знал сколько, но предполагал – рублей десять, по деньгам того времени. А это – почти десятая часть моей зарплаты. Решил попробовать. Составил кроссворд, отослал в нашу вечернюю газету. Вскоре получил ответ с критическими замечаниями и основными требованиями к составлению кроссвордов. Исправил, снова отослал – опять получил критический ответ. И так несколько раз. Наконец, в конце апреля 1981 года первый из кроссвордов увидел свет. Правда, в отличии от моих предположений, гонорар составлял примерно половину  той суммы, что я ожидал. Но тем не менее, я уже увлёкся этим интересным занятием, повышающим кругозор, да и потом, пока я учился составлять кроссворды, у меня накопилось достаточно много рисунков для них – так называемых сеток кроссвордов, новых идей и несколько почти законченных работ. Их я также захотел опубликовать, не зря же делал. Ну, а если честно, я уже просто «втянулся» в процесс составления кроссвордов, придумывая интересные и необычные рисунки для них, и даже скоро стал составлять кроссворды для детей. С нетерпением ждал каждый субботний выпуск газеты «Волжская заря», в надежде увидеть свою новую работу. Так прошло полтора года.

И вот, как-то в начале октября, я открыл очередной субботний номер и, как говорят, не понял юмора. На последней странице был напечатан мой кроссворд, но под ним стояла информация, что составил его не я, а другой человек – некий Г. Кудрявеньков. Как это так могло получиться? Причём, этот кроссворд был юбилейным для меня – десятым. Я помню, тогда ещё подумал: «Вот так подарок к юбилею!» Конечно было немного обидно. Столько работы и вдруг, на тебе – опубликовали, а оказалось – автор не я.

Позвонил в редакцию, мне обещали разобраться, но настроение было испорчено. Вскоре получил письмо с подробными объяснениями от корреспондента отдела Риммы Александровны Чумаш, которая признала ошибку и даже предложила сходить и познакомиться с тем человеком, фамилия которого часто встречалась под напечатанными кроссвордами и договориться о возврате гонорара. (Кстати, хочу отметить порядочность этой женщины. Чуть позже, где-то в январе, она исправила свою ошибку и повторила публикацию, но уже с правильной фамилией автора). Вопрос о гонораре меня в то время уже волновал меньше, тем более, что он был скорее условным, но зайти к тому автору, хотя бы для того чтобы просто познакомиться, пообщаться и посмотреть на его способы работы, мне показалось нелишним. Адрес и даже телефон в письме был указан; автор жил недалеко от площади Куйбышева, на улице Чапаевской. И вот, недели через две-три, по пути в Политехнический институт, в который я в тот год поступил на заочное отделение, я решил посетить этого человека – Геннадия Николаевича Кудрявенькова.

Я быстро нашёл и дом и нужную квартиру на втором этаже. Позвонил. Стал ждать. Правда, я был готов к неожиданностям. В письме меня предупредили о том, что это человек необычной судьбы. Но такого, что я через мгновение увидел, я просто никак не мог предположить. Дверь открылась и передо мной, на уровне моих глаз… никого не было. Но внизу – на полу, на маленькой тележке, с одной левой рукой предстал хозяин. И всё… – только левая рука, ни правой руки, ни обеих ног не было! Я не знал, как себя вести и что сказать. Возникло желание тоже наклониться и встать на корточки… Мы поздоровались и я прошёл за ним в комнату. Стараясь не показывать удивления и неловкости от встречи, боясь как-то ненароком обидеть, я сразу перешёл к общему для нас разговору о кроссвордах. Внутренне я был раздавлен. «Господи, ведь надо же именно к этому человеку у меня были и претензии и обиды». Стало ужасно стыдно за свои прошлые слова и мысли. Геннадий Николаевич показал свои новые работы и заодно познакомил меня с тем, как он рисует сетки кроссвордов. Он клал фанерку между сиденьем дивана и стулом, подъезжал под неё и левой рукой проводил линии, причём, этой же рукой придерживая и лист и линейку. Тут двумя то руками не получается ровно, а он одной, да ещё тушью. Видя моё удивление и чувствуя желание узнать о том, как так случилось, что ему одной левой рукой приходится не только выполнять работу двух рук, да ещё некоторые функции ног, он начал рассказ. Я слушал его не перебивая, изредка посматривая на фотографии, развешанные в комнате.

Из рассказа я узнал, что когда он закончил девятый класс и собирался учиться в десятом, началась война и он пошёл на завод. Так как его возраст пока не подходил под призывной (родился он 18 августа 1924 года), то в армию Геннадий Николаевич хотя и попал в 17 лет, но и то, после многочисленных обращений в военкомат. Шёл 1942 год. Его направили в Саратовское военное пехотное училище, откуда через полгода он был определён в роту связи в укрепрайон под Курском. Как воевал связист рядовой Геннадий Кудрявеньков красноречиво говорит орден Красного Знамени, которым он был тогда награждён. Много раз за время войны ему – линейному отдельной роты связи, приходилось стремительными перебежками прорывался через густую зону обстрела, чтобы восстановить прерванную телефонную связь. Совсем близко рвались снаряды. Осколки со свистом пролетали над головой. Он проваливался в талый снег. Шинель и рукавицы были тяжёлыми от воды. Но окоченевшие пальцы не выпускали телефонного кабеля. Наконец, при обнаружении обрыва, без ножа, доставать его было просто некогда, зубами оголял провод и быстро соединял концы…

А однажды пришлось тянуть нитку телефонного кабеля через поле, усеянное сброшенными с немецкого самолёта минами-крылатками. Днём их хорошо видно, а тут линию надо было восстановить ночью. Мины торчали под зелёными металлическими крылышками, совсем неприметные в траве и перепаханной взрывами почве. Но чуть заденешь – столб дыма и пламени вздымал поле. Так погиб его товарищ, связист… А когда придут сапёры – неизвестно.

«Что будем делать? – спросил у солдат, плотно прижавшись к земле, ефрейтор Малов, оглядевшись вокруг, – Думаю, надо искать проходы: мины сброшены в беспорядке, лежат как попало».

«Не годится, – возразил Кудрявеньков. – Заложим мы в эти проходы кабель, а нарушится связь, первый же, кто пойдёт

её восстанавливать, подорвётся».

 «А мы пометим опасные места флажками».

«А кто ночью их разглядит? – стоял на своём Геннадий. – Выход вижу один: надо расчищать коридоры».

Кто-то возразил: «Мы же не минёры».

«Значит, станем минёрами! – поддержал Кудрявенькова командир. – Случись обрыв, нам же и устранять».

Коридор решили «пробивать» простейшим способом: обнаружив мину, подрывать её и искать другую. А для того, чтобы не подвергать риску всех, Геннадий сам осторожно привязывал конец свободного провода к мине, отходил подальше и дёргал за шнур. Мина взрывалась. Так он проделывал это с другой миной, третьей… Это было похоже на игру со смертью. Может быть, потому, что ему было всего девятнадцать, а смелости ни у кого не занимать, он с какой-то удалью взрывал мину за миной. Когда таким образом были обезврежены десятка два мин, подожгли бикфордов шнур к очередному заряду. Кудрявеньков, вместе с товарищами лежал в воронке и считал секунды до взрыва. Положенное время истекло, а взрыва всё не было. «Неужели шнур погас?» – подумал связист. Предупредив товарищей, он достал зажигалку и побежал к мине. Шнур, однако, сгорел до конца. Геннадий осторожно приладил новый, поджёг его и метнулся в укрытие. И снова осечка. Трижды возвращался солдат к мине, и всё безрезультатно.

«Да брось ты её. Ясно, что теперь не взорвётся», – говорили друзья.

«А если всё же будет взрыв, – подумал Геннадий. – Значит ещё кого-то ждёт смерть? Отброшу-ка я её в сторону».

Кудрявеньков вернулся, осторожно подошёл к мине, потом решительно вырвал её из земли и метнул в сторону. В то же мгновение он ощутил резкий удар в предплечье и звон в ушах от осколка, ударившего по каске: мина разорвалась в воздухе. Осколок застрял в правой руке. Так Кудрявеньков получил первое ранение. Геннадия отправили в медсанбат, но не долечившись, он снова вернулся в свою отдельную роту связи. А, по-другому, просто сбежал из полевого госпиталя. Боялся отстать от роты. Как-то группе, в которую входил Геннадий, была поставлена задача – дать связь на Сандомирский плацдарм, что на западном берегу Вислы. Срок – жёсткий, а плавсредства какие? Нашли только дырявую лодку. Но как прокладывать кабель? По дну? А вдруг где-то изоляция нарушена. Решили – повесить кабель на шесты. Висла – река с быстрой водой, вогнать шест в дно так, чтобы держался надёжно, даже с неподвижной лодки – нелегко. Шестов надо поставить десятки, и каждый раз лодку против течения удерживать вёслами, натягивая кабель над водой… Семь потов прошибёт и в спокойной обстановке. А какая уж тут «спокойная»: немцы заметили лодку, открыли по ней огонь из орудий и миномётов. Но Геннадий и его товарищи задание выполнили в срок. А вскоре, после этого, командир роты капитан Сычёв неожиданно вызвал к себе Геннадия.

«Ну, солдат, выручай. Уверен в тебе, знаю, что только ты сможешь пробраться в этот ад».

Говоря так, капитан не преувеличивал. Кудрявенькова в роте недаром называли «ужом»: умел он без устали скрытно ползать по-пластунски, находить безопасную дорогу даже в самых гиблых местах. А таким местом стал весь Сандомирский плацдарм, где жестокие бои не прекращались ни днём ни ночью, простреливался каждый участок территории. После одного из боёв линия связи между соседними частями оказались перебитой. Восстановить её капитан Сычёв и послал Кудрявенькова.

«Будь предельно осторожен, – напутствовал он солдата. – Сам знаешь – двое там уже полегли…»

Когда связь была восстановлена, и Геннадий вернулся в своё расположение, командир поблагодарил его и приказал отдыхать. Но прилечь солдату не удалось: связь снова прервалась, и Кудрявеньков опять пошёл на поиски повреждения. Три дня «утюжил» он животом землю, отыскивая разрывы, наращивал провода, соединял линию. Боец знал уже каждую воронку, попадавшуюся на пути, каждый холм, каждую впадину. К этим укрытиям и старался подтянуть концы проводов, чтобы во время работы можно было повернуться хотя бы на бок. На третий день его подстерегла неожиданность. На нейтральной полосе он увидел повозку с солдатскими посылками. Рядом с ней лежали мёртвый возница и убитые лошади.

«Задела, наверное, возницу шальная пуля, а лошади, потеряв управление, вынесли на «нейтралку» и угодили под снаряд», – подумал Кудрявеньков, минуя неожиданную преграду.

«Дяденька, помогите!» – услышал он слабый голос. Присмотревшись, Геннадий заметил на земле юного бойца, спрятавшегося за лошадь. Осторожно подполз к нему.

«Ты как здесь оказался?» – спросил связист.

«Я в хозвзводе служу. Посылки для вас на передовую везли, да сбились с дороги. А потом и ефрейтора убило, лошади и понесли. Не успел я вожжи перехватить, как Карюху сразила пуля. А потом и Гнедко упал. Видно, снайпер где-то прячется».

«Подожди, проверим».

Кудрявеньков взял винтовку ефрейтора, надел на её штык каску.

«По моей команде приподнимешь над лошадью!»– приказал связист, а сам укрылся за колёсами повозки.

«Поднимай!» – И едва каска появилась над укрытием, как по ней тут же цокнула пуля. В то же мгновение на дереве, в лучах предвечернего солнца, сверкнуло стекло оптического прицела. Кудрявеньков рассчитал расстояние, перевёл на своей винтовке хомутик прицельной планки к указателю триста пятьдесят метров, крепче припал к прикладу и снова скомандовал:

«Поднимай!»

На этот раз два выстрела прозвучали в одно мгновение. Одна пуля вновь угодила в каску, вторая, посланная Кудрявеньковым, настигла врага. Связист хорошо видел, как с сосны сорвался фашистский снайпер и, задевая ветки, закувыркался к земле.

«Ну вот и дострелялся, – сказал Кудрявеньков. – Это ему за наших ребят расплата».

На узел связи Геннадий Николаевич вернулся вместе с мальчиком. А командир роты написал рапорт о представлении связиста Кудрявенькова к ордену.

Так и прошёл он все трудности и тяготы военного лихолетья, в боях под Курском, Жлобином, Гомелем, в Польше, даже не предполагая, что самое тяжёлое испытание для него придётся уже на конец войны. В 1944 году в Восточной Пруссии, под Данцигом (ныне польский город Гданьск) послали Геннадия с товарищами тянуть линию связи в соседнюю дивизию. Расстояние – километров пятнадцать. Погрузили катушки с кабелем на конную повозку. Где-то на втором километре вышли на железную дорогу, она лежала как раз в заданном связистам направлении, а на телефонных столбах, вдоль дороги, местами сохранились провода. Связисты проявили солдатскую смекалку – присоединялись к проводам на столбах и следовали до ближайшего обрыва. Телефонного-то кабеля не хватало, поэтому порывы соединяли телеграфным. Собирая куски кабеля, передвигались на подводе, всматриваясь вверх на столбы и провода.

И, вдруг, случилось страшное – подвода наехала на противотанковую мину. Взрыв разметал всех. Из пяти солдат один погиб сразу, другой тоже вскоре умер, двое других были тяжело ранены. Когда после взрыва Геннадий Николаевич очнулся, то не сразу понял и осознал весь ужас случившегося: правой руки не было, правая нога перебита в трёх местах, левая – ранена. Когда Геннадий вгорячах попытался встать – адская боль пронзила тело. Он снова потерял сознание. Только через тринадцать часов, истекающих кровью солдат, обнаружил проезжавший мимо поляк…

Советская Армия – освободительница, уже гнала фашистскую нечисть с польской земли, когда родные Геннадия Николаевича получили в волжском городе Куйбышеве тяжёлую весть о смерти сына и брата. Фронтовые друзья, отсылавшие её в горячую пору 1944 года, не знали, что ошиблись. После того взрыва они принесли связиста Кудрявенькова в полевой медсанбат без видимых признаков жизни. И, навсегда распрощавшись с боевым другом, поспешили на передовую, вслед за частями, перешедшими в решительное наступление.

А мать и сестра Кудрявеньковы, жившие в городе Куйбышеве, получили в сорок четвёртом году тяжёлую весть и не одну. «Ваш сын и брат, Геннадий Николаевич Кудрявеньков пал смертью храбрых, защищая Родину от фашистских захватчиков. Но он остался с нами в боевом строю. Его мужество и несгибаемая стойкость вдохновляет нас на ратные подвиги и мы жестоко отомстим врагу за нашего друга и боевого товарища!» – писал командир взвода, в котором служил Кудрявеньков –  старший лейтенант Пронин. «…Мария Брониславовна и Вера Николаевна, как ни тяжело мне это, но должен Вам сообщить, что Геннадий умер у меня на руках. Вместе с Вами горько переживаю эту тяжёлую утрату. Мужайтесь и верьте, что победа близка. За неё и за правду на Земле отдал Геннадий свою жизнь…» – это писал прошедший вместе с Кудрявеньковым по всем дорогам войны его боевой товарищ, земляк, однокашник – Александр Давыдов. И добавлено: «…Я бывал у вас до войны, мы с ним из 3-ей школы. До свидания! Надеюсь, увидимся. 1944 г. Март. Польша».

…Эти письма хранятся в семье Кудрявеньковых потому, что они не были ложными, они были правдивыми от первого, до последнего слова. Ведь связист Кудрявеньков действительно умер, умер на глазах этих людей, когда с перебитыми и ранеными ногами, без правой руки, в состоянии клинической смерти, доставили они его в полевой медсанбат.

А здесь в битву за жизнь отважного воина, вступили медики. Они сделали всё возможное и невозможное для спасения связиста. Им удалось вывести его из состояния клинической смерти, день и ночь они боролись за восстановление здоровья воина. И он вернулся к жизни, всем смертям назло… Солдатский салют в честь долгожданной Победы он услышал, когда лежал в госпитале под Берлином. Там он провёл полтора месяца. Позднее было ещё не менее десятка госпиталей. Ноги сберечь не удалось – ампутировали. Перед солдатом встал вопрос – «Как жить дальше? Что делать?» День и ночь болела душа и ничего не могло заглушить эту боль. Да это легко было понять любому, достаточно только представить то, что совсем недавно ты был полноценным человеком и вдруг – у тебя только одна левая рука. И это не на неделю, не на месяц – навсегда! Навсегда у молодого человека, которому только двадцать лет! «Как быть? Как я теперь буду жить?» – задавал себе вопросы Геннадий и не находил ответа. А тут ещё подлил масла в огонь один человек, навещавший соседа по палате: «Кому ты теперь нужен…Я бы на твоём месте повесился. Вон у тебя сколько бинтов…» И эти неосторожно и неуместно сказанные слова глубоко запали в воспалённый мозг солдата. «А может смерть – действительно самый лучший исход?» – думал он.

И однажды ночью, в период отчаяния, он размотал свои бинты, завязал их за спинку кровати, сделал петлю и бросил своё израненное тело на пол. Но судьба не позволила уйти ему из жизни. Грохот упавшего тела разбудил соседа по палате, который позвал всех, кого мог. Его подняли с пола почти без сознания. Сбежался почти весь медицинский персонал, во главе с начальником госпиталя, который сказал просто и, как показалось, с презрением: «И это всё, что можешь сделать? Я думал, ты солдат, а ты…» – махнул рукой, и, со слезами на глазах, ушёл.

Слова пожилого доктора больно задели. Ему тогда в первый раз стало стыдно своего малодушия. Он поклялся самому себе, что нет, не всё кончено, он ещё поборется, останется на переднем крае! А вскоре доктор познакомил его с рассказом корреспондента «Красной Звезды» Василия Ильенкова «Воля» и материалами из «Дневника полёта 3-ей эскадрильи»  репортёра газеты «Правда» Бориса Полевого, вошедшие в дальнейшем в книгу – «Повесть о настоящем человеке». Очень благодарен был Геннадий Николаевич её автору, который заставил его ещё раз устыдиться своей слабости. И по его словам, по прочтении этих статей, а книги, у него вдруг появилась такая жажда жизни, что просто не передать словами…

С отчаянным упорством начал он тренировать свою единственную – левую руку. Жить? Так, жить! Геннадий, скуки ради, вспомнив своё школьное увлечение, стал пробовать рисовать левой рукой. Получалось плохо. Сначала ему было смешно, потом обидно, а потом он разозлился и решил: «Всё равно научусь!» Однажды лечащий врач, заметив его успехи, попросил Геннадия перерисовать из учебника схему нервной системы. Геннадий отнёсся к просьбе всерьёз, «заказчик» остался доволен и попросил увеличить ещё один рисунок. Потом с такими же просьбами, стали приходить к Геннадию другие врачи. Скоро ему уже не хватало времени выполнять все заказы: кроме учебных пособий, он рисовал плакаты, оформлял стенгазеты. Трудился и день и ночь и заодно тренировал левую руку. Начальник, увидев такое рвение к работе и саму работу даже приказал выдать ему зарплату в 900 рублей. Кстати, и в дальнейшем, любое пребывание в госпитале (а прошёл он тринадцать госпиталей, пока вернулся домой), не ограничивалось лечением, обследованием и лежанием на больничной койке – каждый раз рисовал и писал для врачей и больных Словно некая фантастическая сила обуяла его желанием жить, жить и жить назло всем болям, потерям и несчастьям.  

В подмосковный госпиталь города Ногинска Геннадий Кудрявеньков попал спустя год после ранения. Ещё одна палата, новые лица. Геннадий поймал на себе внимательный изучающий взгляд серых глаз. Медсестра мягко спросила, нужно ли ему что-нибудь. Он отрицательно покачал головой и подумал: «Красивая девушка. Интересно, как она будет разговаривать, увидев меня укороченным наполовину?» Медсестру и всех больных в палате новичок удивил в первое же утро. Он раньше других сделал зарядку. Отказавшись от услуг няни, аккуратно убрал свою постель, передвигаясь на маленькой тележке. Пустой правый рукав нижней рубашки и штанины пижамных брюк старательно заправил и приколол булавками. Няня принесла ему в палату воду и тазик. Но он, прихватив с собой мыло и зубной порошок, на низенькой тележке отправился в умывальник. Облился по пояс холодной водой и принялся энергично растирать полотенцем широкую, играющую мускулами грудь. Во всём старался быть самостоятельным и строгим к себе, словно продолжал нести солдатскую службу. И никому не прощал грубости, чванства, распущенности. В этом убедились все в палате после такого случая. Няня пришла сменить постельное бельё одному больному. Тот лежал поверх одеяла и читал книгу. Перелистывая страницу, грубо ответил пожилой женщине: «Подождёшь». Геннадия передёрнуло. Он подъехал к нарушителю порядка и, прежде чем тот успел приготовиться к схватке, перекинул его на другую кровать. Потом сказал спокойно: «Меняйте постель, нянечка».

Дни шли за днями. Выписывались из госпиталя вчерашние солдаты, которым ранение не помешало вернуться к прежнему труду. Геннадий с завистью провожал их. Сам он ещё не знал каким делом займётся в будущем. Но ему хотелось уже сейчас приложить к чему-то свою руку. Он починил сломанные стулья, исправил дверной замок, отремонтировал аппарат в процедурном кабинете. Первые дни вселили уверенность: он ещё сможет быть полезным. Это настроение Геннадий передавал в своих рисунках. Карандашом он работал часами и не только для того, чтобы тренировать руку. Рисование было его любимым занятием. Однажды он обнаружил в своей тумбочке коробку карандашей. Откуда они взялись? И вдруг, у него даже дух захватило от догадки. Ну, конечно, это Зина, сероглазая медсестра! Отношение больных к ней было особенное. Народ в их палате подобрался разбитной, кое-кто допускал словесные вольности. Но появление Зиночки заставляло даже отъявленных балагуров держать язык за зубами. И не потому, что она была слишком строга. Уважали её за душевную теплоту, живое участие к каждому больному. Улыбающаяся, в белоснежном халате, она словно вобрала в себя все светлые краски и щедро излучала их. Геннадий замечал в её взгляде необычайный интерес ко всему, что он делал. И его охватила ещё большая жажда деятельности. Он с радостью взялся за оформление стенной газеты. Такого в их отделении ещё не бывало. Кудрявеньков писал лозунги и плакаты, которые украшали госпиталь. А в перерыве между дежурствами Зины рисовал её портрет. Геннадий ещё не пытался анализировать свои чувства. Заставил его это сделать разговор с товарищем.

«Хочу тебе сказать, как другу, – начал тот степенно, – тут один старший лейтенант хотел жениться на Зиночке. Отказала. А парень хоть куда, и ранение лёгкое. Ну, подумай сам, станет ли связывать себя с инвалидом девушка, на которую такие орлы зарятся?» Горькие, как полынь слова, перевернули душу. «Неужели это любовь? – с тревогой спрашивал себя Геннадий. – Имею ли я право давать волю своему чувству? Ну что из того, что она к тебе внимательнее, чем ко всем остальным? При твоём положении и её сердечности нетрудно вызвать у неё обычную человеческую жалость». Вечером он отказался пойти на лекцию «О любви и дружбе».

«Почему вы не были на лекции? – поинтересовалась позднее Зина. Ведь вы, обычно, ни одну не пропускаете?»

«Тема не подходящая», – угрюмо ответил он.

Девушка шутливо схватила его за чуб, потом аккуратно поправила смятые волосы и легонько ударила по затылку: «Бить вас надо».

А у него такое ощущение, будто выросли ноги. Вот встанет сейчас и пойдёт, нет – побежит! И как-то сами собой родились стихи о горячей любви к девушке в белом халате, о своих надеждах и сомнениях.

«Тебя я встретил, но в моей ли воле

Твою судьбу с моей соединить?

Любить дано мне право, но дано ли

Такое право – и любимым быть?»

Зина увидела их на тетрадном листке под книжкой на его тумбочке. Внимание девушки привлекло её имя. Любопытство взяло верх. А в следующее своё дежурство она передала ему ответ, тоже в стихах, первых в её жизни.

«Не торопись в принятии решений,

А крепко верь в свою мечту всегда,

И если есть любовь, то без сомнений

Ты не теряй надежды никогда…»

Геннадию хотелось сделать для своей любимой что-то необыкновенное. Но что? Говорят, появились подснежники. И его осенило. Несколько дней подряд он сидел за пяльцами. Потом с гордостью подарил Зине вышитые своей рукой на полотне первые весенние цветы. Любовь и весна! Во всей вселенной нет союзников сильнее. У Геннадия Кудрявенькова это была 21-я весна. Нерастраченная энергия неудержимо рвалась наружу. Во дворе госпиталя были свалены дрова. С мальчишеским задором Геннадий тряхнул кудрями: «Давайте, братцы, на кухню перетаскаем. Поупражняемся!» К удивлению всех, он взвалил увесистое полено на правое плечо и, придерживая культей, поехал к кухне, отталкиваясь от земли левой рукой. С шутками и смехом товарищи последовали его примеру. Геннадий старался не думать о будущем расставании с Зиной. Но час этот пришёл. Его перевели в госпиталь для протезирования. Вот уже несколько дней Кудрявеньков в другом госпитале. Зина обещала приехать в День Победы. Он ждал её, устроившись возле подоконника. В его тумбочке лежали приготовленные для девушки сладости. А в банке – букет ландышей. Каждый раз, когда открывалась калитка, он весь напрягался: она или не она? Подходили товарищи, будто бы прикурить, и тоже безмолвно наблюдали за воротами. Для каждого из них, искалеченных войной, приезд Зиночки был ответом на мучительный вопрос и о своей судьбе. Сгустились сумерки. Расплылись очертания ворот. Из зала доносилась музыка – там проходил праздничный концерт московских артистов. Геннадий не отходил от окна. Заломило кости от долгого неподвижного сидения. Во рту горечь от табачной копоти. А в сердце непроходящая тревога: что могло её задержать? Стуча костылями, уже возвращались с концерта товарищи.

«Ложись-ка лучше спать, дружище», – произнёс сочувственный голос.

И, вдруг, со злостью: «Поиграла малость в благородство, и хватит».

«Да, брат, наша песенка спета», – добавил другой.

Кудрявеньков покачал головой, но ничего не сказал. Постепенно всё замерло, Госпиталь погрузился в сон. Только уныло скрипели в пустом коридоре колёсики под тележкой Геннадия и поднимались кверху седые облачка табачного дыма. …А случилось вот что. Мать не хотела отпускать Зину к Геннадию. Заперла дверь на ключ и караулила дочь до тех пор, пока не ушёл последний поезд на Москву. Потом загремела на кухне посудой. Зина – к двери. Заперта. Тогда она выпрыгнула в окно и побежала к шоссе. До Москвы добиралась на попутных машинах. Успела вскочить на последний пригородный поезд. В городе непроглядная тьма. Найти госпиталь ночью в незнакомом месте было нелегко. Но вот и калитка. И тут она услышала знакомый, радостно взволнованный голос Геннадия: «Зина, я верил, что ты придёшь!..» Человеку, опрокинутому навзничь жестоким ударом судьбы, нелегко подняться и снова занять своё место в жизни. Но когда ты чувствуешь поддержку друзей, когда ты молод и с тобой любовь, ты преисполнен горячего желания делать всё, чтобы не остаться в стороне от жизни, за которую сражался и пролил свою кровь. Жить! Жить! Оправдать любовь Зины!

Мать же Геннадия, получив извещение о ранении сына, а по сути – известие о том, что он жив, в тот же день отправилась к нему в госпиталь, готовая взвалить на свои плечи всю беду сына и всю заботу о нём. Войдя в палату, она бросилась к Геннадию. А он, прижимая её к себе одной рукой, говорил: «Мамочка, не плачь, Родина меня не оставит. И теперь я жить хочу. И буду я не один – у меня есть Зина». И тут мать увидела, что у койки Геннадия стоит, утирая слёзы, молодая и красивая женщина в белом халате – медицинская сестра. «Да, – говорит Зина, – всё так и будет, верьте Геннадию, верьте мне. Я привезу его в Куйбышев. Я люблю его…»

А вскоре, после его выписки, несмотря на возражения своей матери, они поженились. Мать Зины даже

обращалась в церковь, к местному батюшке, с просьбой образумить свою дочь, на что мудрый священник ответил: «Бог ей воздаст…» И его слова оказались пророческими. Уже позднее, навещая молодожёнов, тёща Геннадия Николаевича не раз с удивлением и восхищением восклицала: «Зинка-то моя, как барыня живёт!» А «барыня» действительно на службу не ходила, потому что ждала ребёнка, но хозяйство, конечно, вела. А пока бегала по магазинам, Геннадий Николаевич ловко управляя своей низенькой тележкой, успевал помыть посуду и полы, прибрать в квартире. Здесь надо сказать, что и у самого Геннадия Николаевича после возвращения к жизни и долгих-долгих госпитальных дней, было ещё немало тяжёлых моментов. Казалось бы, ранения навсегда лишили его радости труда, оторвали от жизни общества. Он же не желал для себя никаких скидок, хотел работать.

И когда с таким настроением Геннадий вместе с Зиной в 1947 году приехал в родной город на Волге, в Куйбышев, он сразу же столкнулся с серьёзными трудностями. Его не принимали на работу: не верили в его трудоспособность. «Какая работа! Государство о тебе заботится – отдыхай, лечись», – отвечали Кудрявенькову везде, куда бы он не обращался. А он всё «стучал» в новые и новые двери. Лишь после вмешательства райкома партии, Кудрявеньков устроился контролёром в артель имени Гастелло. (на картонажную фабрику). Контролёру чего мудрствовать. Неплотно подогнана крышка к коробке – в сторону. Так проработав полгода бракёром в картонажном цехе, он, наблюдая за работой других, стал им подсказывать: «Не совсем расчётливые у вас движения. То же самое можно делать легче и быстрее. Давайте покажу. И, действительно, получалось лучше».

Конечно, роль работника ОТК не удовлетворяла деятельный характер Кудрявенькова, и уже вскоре

Геннадий Николаевич сам научился одной левой рукой делать упаковочную тару и перешёл трудиться в цех, а уже через год стал раскрашивать игрушки. Работал он с удовольствием, истово, гордый сознанием, что в своём положении не стал никому обузой и может работать. Однако, ему стало трудновато ездить на работу, особенно зимой, в метели. Тогда Геннадий оборудовал себе рабочее место в квартире. Вместе с ним стала работать и Зина. Конечно, сначала было очень трудно и на приобретение навыков в выполнении простой операции ушло много мучительных дней, пока появились первые поблескивающие свежей краской «птички». Сначала пробовал работать кистью, привязанной к культе правой руки. Дело продвигалось медленно. Тогда приспособил протез с двумя металлическими пальцами. От неподвижности будто наливался свинцом позвоночник. Геннадий с трудом распрямлял спину, делал гимнастику и продолжал красить. А через месяц к нему пришли из артели. Он сидел на своей тележке за табуретом, который служил ему рабочим столом.

 «От вас поступает всё больше продукции, – сказали ему. – В артели кое-кто не верит, что вы работаете самостоятельно».

Кудрявеньков усмехнулся: «Что ж, понаблюдайте…»

Члены комиссии, не отрываясь, следили за его ловкими, точными движениями. Через полчаса вокруг табурета был уже целый «птичий двор». Геннадий придумывал новые тона и оттенки для игрушек и от души радовался удачному подбору.

А вскоре к нему пришла, не похожая ни на какую другую, радость – он стал отцом. К удивлению жены, он как заправская нянька, пеленал крохотную Наташку. С незнакомым ему чувством, большим, чем нежность, брал к себе дочурку и вёл с ней нескончаемый разговор, понятный лишь им двоим. Рабочее место пришлось перенести в коридор, возле окна. Здесь всё время толпились мальчишки и девчонки, с восхищением наблюдавшие за его священнодействиями. Он просто не представлял себя без этой привычной кисти, без этих игрушечных лошадок и забавных поросят, от которых приходили в восторг его маленькие соседи.

Итак несколько лет одна из комнат в их большой квартире служила супругам Кудрявеньковым мастерской. Здесь всегда пахло клеем и красками, здесь на стеллажах стояла готовая продукция. В папке у Геннадия хранилось уже с десяток почётных грамот – наград за труд. И вдруг, как удар в спину: игрушечный цех ликвидируется. У Зины тоже было тяжело на душе, но она сказала ободряюще: «Ничего, Геша, что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо!» Геннадий Николаевич принадлежал к тем людям, которые всюду стремятся оставить свой добрый след. Ещё работая художником, в цехе очень оживилось производственное помещение, когда в нём появился нарисованный красками большой портрет Ленина. Способности его заметили уже тогда и предложили сотрудничать в рекламной мастерской. И вот именно сейчас он и решил воспользоваться этим предложением. Заказов на художественно-оформительские работы было много, и Кудрявеньков по вечерам с головой уходил в любимое дело.

В мастерской писали рекламы. И здесь его снова ждали жесточайшие испытания. С неимоверным трудом вырезал он листы железа, очищал их от ржавчины наждачной бумагой и кирпичом. Работал до кровяных мозолей на пальцах. Рука уставала так, что трудно было ею пошевелить. До испарины корпел над десятками ажурных трафаретов. Боясь в этой ювелирной работе лишнего движения, с предельной осторожностью водил скальпелем по бумаге. Не легче было наносить краску на железо. Она стекала под трафарет. Приходилось по нескольку раз переделывать. Но упорство, умение приноравливаться к любым сложностям, помогли ему овладеть тайнами искусства художника-рекламиста. Из-под его кисти выходили со вкусом оформленные рекламы с яркими рисунками. В одном грешил: все женские лица получались похожими на лицо Зины. Тут уж ничего не мог с собой поделать, как ни старался.

В заказах недостатка не было. Приходилось задерживаться допоздна. И тогда в любую погоду в мастерской с хозяйственной сумкой появлялась Зина: «Я тебе покушать принесла». И как будто не было позади невероятно напряжённого дня. С новым приливом сил он брался за незаконченные плакаты. Возвращаясь из мастерской в мотоколяске, Геннадий не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на свою очередную работу – новую рекламу, украсившую ещё один уголок родного города. На фоне силуэтов завода, пастбища, колхозной фермы – девушка с таким знакомым улыбающимся лицом. Она показывает сберегательную книжку. А едва он въезжал в ворота своего дома, весь двор оглашался дружным хором: «Здрав-ст-вуй-те, Ген-на-дий Ни-ко-лае-вич!» Ну, конечно, это ребята из третьей школы, где он сам учился до войны. Один из пионерских отрядов носит его имя. Вот он, голосистый, почти весь в сборе. Ребятишки подбегали к Геннадию Николаевичу, приветливо махали ему руками. Кудрявеньков выключал мотор и шутливо хватался руками за голову: «Ой, ребята, я ещё не закончил эмблемы, но скоро сделаю».

Рисунок эмблемы он придумал сам и изготовил его для отряда. И вот в полном составе к нему явился совет дружины с горячей просьбой сделать такие же эмблемы для всех пионеров. Задание не из лёгких. И всё свободное время, иногда за счёт сна, Геннадий Николаевич отдавал изготовлению этих эмблем. Но на этот раз «кудрявеньковцы» пришли совсем по другому делу. Они готовились к какому-то особенному отрядному сбору, и он, Геннадий Николаевич, конечно должен принять участие, как всегда, да чтобы не забыл одеть ордена и медали.

Ребята шумно исчезли за воротами, а он, не выходя из коляски, смотрел им вслед. Лицо становилось серьёзным. Эмблемами он сегодня, пожалуй, заниматься не станет: куда важнее потрудиться над стенной газетой для их этого «особенного» сбора. Он уже это делал не раз к радости пионеров из третьей школы. Ещё сам обучаясь в этой школе до войны, Гена Кудрявеньков выделялся среди своих товарищей особой жизнерадостностью и, в то же время, серьёзностью. Восприимчивый и смелый, начинающий поэт и художник, верный друг и активный общественник – таким он был тогда. Вот и сейчас Геннадий не замыкался в семейном кругу. Несколько лет назад когда он связался со школой, где ранее учился и взял шефство над одним из первых классов. И все десять лет, пока ребята учились, был для них старшим другом. Рассказывал ребятам о войне. Беседовал с теми, кто плохо занимался. Помогал ребятам выпускать стенгазету, делал заголовки, рисунки, а общение с детьми привело к желанию писать для них стихи. Да и не только стихи…

Ни у кого в школе не было таких красивых нагрудных значков, как в этом классе. Геннадий делал их для

своих подшефных к началу каждого учебного года. Ребята любили своего шефа, приглашали на все торжественные классные мероприятия, а в праздники приходили к нему домой, поздравляли, приносили подарки. Даже когда они уже окончили школу, и стали студентами или рабочими, по праздникам навещали своего Геннадия Николаевича. (протезы позволяли принимать студентов). И не только ребята любили бывать в этом доме – ухоженном, уютном, гостеприимном. Многие соседи и друзья находили повод зайти к ним, подмечая, какими тёплыми глазами смотрели друг на друга Геннадий и Зина. Здесь и просто посидеть, помолчать с ними – хорошо. Или вместе послушать песни. Его любимая – «Я люблю тебя, жизнь!»

Много у людей разных призваний. Но нет выше и благороднее призвания – творить добро. С этого начинается подвиг. И этому высокому призванию отдал всю свою большую душу Геннадий Николаевич Кудрявеньков – кавалер орденов Красного Знамени и Отечественной войны первой и второй степеней, многих боевых медалей. Они свидетельствуют о ратных подвигах, о ком по праву можно сказать: «дважды родившийся!» Его хорошо знали на местном протезно-ортопедическом предприятии. Его работники – будь то главный инженер предприятия – Борис Соломонович Кроль, главный врач – Ирина Ивановна Лобанова, врач – Екатерина Ивановна Лавочкина или методист лечебной физкультуры – Елена Георгиевна Алексеевна, повидали много людского горя, но не переставали удивляться мужеству своего пациента. Ведь по их просьбе инвалид I группы Кудрявеньков не раз воодушевлял здесь многих в минуты отчаяния, личным примером показывал, на что способна воля. Многим запомнились его доверительные беседы с инвалидами в стационаре Куйбышевского предприятия. И ему верили. А его девиз – «Для человека нет ничего страшнее, чем бездеятельность» – становился правилом жизни для многих. Да и как можно не поверить человеку в полной мере испытавшему горечь от сознания собственного бессилия и, несмотря ни на что, вернувшегося к людям, к труду!

 «Если бы в те годы, когда я остался без руки и ног, были такие условия для протезирования, которые нам созданы сейчас, то, откровенно говоря, легче бы перенёс своё увечье», – говорил Геннадий Николаевич на одной из конференций для протезирующийся инвалидов, что регулярно проводились в Куйбышевском объединении для пропаганды новых протезных изделий.

«Тогда я и представить не мог, что человек, потерявший обе руки, может встать к чертёжному кульману. А вот ведь у нас, в Куйбышеве, на одном из заводов трудится мой знакомый, у которого нет обеих рук. Но биоэлектрические протезы позволили ему проектировать новые станки и механизмы, совершенствовать сложные технологические процессы. Или другой пример: в трудовом строю остался инспектор одного из торговых организаций города, так же потерявший обе руки. Мало того что он самостоятельно обслуживает себя, но и успешно справляется со своей нелёгкой работой.

Кудрявеньков всегда восторженно рассказывал инвалидам о том высоком уровне, которого добилась наука и практика протезирования в нашей стране, о помощи им со стороны Советского государства. Всё это – ещё одна грань деятельности Геннадия Николаевича: он стал живым примером для тех, кто чуть было не потерял веру в себя, усомнился в своих силах. В воспоминаниях директора протезного завода сохранился такой эпизод.

«…Как-то Геннадия Николаевич лежал в стационаре при заводе: ему делали новые протезы. Как раз в то время в стационар поступила молодая женщина, лишённая, как и он, обеих ног и правой руки: под поезд попала. Состояние женщины понять нетрудно: плачет, убивается, на что, мол я теперь гожусь, ни обеда сварить, ни полов помыть. Понятно, она была потрясена своим горем. На все попытки заговорить с ней отделывалась молчанием или односложными «да», «нет». Тогда Кудрявеньков взял у няни ведро, принёс воды, взял тряпку и передвигаясь на своей маленькой тележке, принялся левой рукой проворно мыть пол в той палате, где лежала Лида (так звали молодую женщину). Весь стационар собрался смотреть. «Моет, а сам шутит: «Намного легче, чем здоровым, не надо нагибаться, спину ломать…» Лида сначала не верила своим глазам, а потом даже заулыбалась. А он, помыв полы, подъехал к шведской стенке и на одной руке стал подниматься к самому потолку. Восхищённому удивлению женщины не было предела. Она словно бы ожила. Обратила внимание на боевые награды Кудрявенькова, поинтересовалась, за что он их получил. И рассказал ей бывший фронтовик о тяжёлых днях войны, о том, как он победил смерть. А уже в дальнейшем, встречаясь с ней, он ещё научил её писать левой рукой и показал, как чистить картошку.

А покидая стационар, напутствовал её такими словами: «Вот так-то, Лида. Жизнь – самое дорогое, что есть у человека. За неё надо бороться, бороться даже тогда, когда кажется, что уже нет выхода. И ты, поверь мне, ещё будешь и работать и радоваться жизни, только не раскисай, не расслабляйся, а люди тебе помогут!». Любовь и нежность Зинаиды Ивановны окрыляли его, давала ему силы и хранили все его годы. «Я старался оправдать её доверие, – признавался Геннадий Николаевич. Он не прекращал свою работу никогда. Даже когда ему стало трудно добираться на работу в рекламное агентство, где, к слову сказать, иногда и приходилось задерживаться допоздна, а то и ночевать в мастерской, он в 1953 году вернулся на картонажную фабрику. На ней он проработал более 40-ка лет оставаясь при этом постоянно передовиком производства.

А со временем он сделал лодку, начал рыбачить, и даже научился плавать. Они ездили с женой за грибами, ходили в театр и кино. Широк и разнообразен был круг интересов этого человека. Иной двурукий и двуногий не сумел бы выполнить и десятой доли того, что делал израненный солдат. Увлекался Геннадий Николаевич радиоделом – собирал радиоприёмники, а при ремонте дома, сам перебирал полы. А также умел фотографировать и даже вышивать. Например, гладью вышел портрет жены. А о его умении великолепно рисовать уже говорилось выше. В его доме хранилась искусно выполненная копия картины Перова «Охотники на привале» и портреты родных и близких, нарисованные Геннадием Николаевичем. Своим детям: Наталье и Андрею мастерил карнавальные костюмы и игрушки, когда они были маленькими.

Эти способности могли составить честь каждому человеку, а к Кудрявенькову они вызывали особенное уважение. Ведь всё это он делал одной левой рукой. А позднее, уже внукам придумывал игры и забавы. Часто делился ими в газете «Волжская заря» на страничке «Зорька». Там же, в номерах вечерней газеты «Волжская заря», время от времени печатали и кроссворды Геннадия Николаевича, составлением которых он стал заниматься. Ну, если обдумать кроссворд, написать вопросы для него было уже привычным делом, но чтобы точно нарисовать сетку нужно было проявить не только особое старание и желание, но и незаурядную смекалку и мастерство. Для чего приходилось делать импровизированный стол, из доски между сидением дивана и стулом, а подъезжая под него, аккуратно левой рукой наносить тушью тонкие линии сетки кроссворда.

За обычным столом, удерживая ватман левой рукой и рисуя правой это и то сделать трудно. А ведь необходимо ещё учитывать, что при выполнении сетки, необходимо придерживаться установленных правил и размеров, таких, например, что независимо от рисунка, кроссворд должен занимать место равное 17-ти клеткам по горизонтали и вертикали и каждая из клеток должна равняться 7 кв. мм., в верхний угол которых надо было ещё вписать цифры. Здоровому человеку это было выполнить трудно, а уж инвалиду – просто невозможно. Невозможно!.. Но, только не Геннадию Николаевичу!

В редакцию его работы приносила Зинаида Ивановна или сын Андрей и внучка Юлия. Иногда автор отправлял их по почте, подписывая письма своим знакомым ровным почерком. Аккуратным, даже если накануне тяжёлый приступ сбивал с ног и нарушал зрение. Позднее появились новые увлечения. Геннадий Николаевич своими силами переоборудовав управление автомобилем, научился его водить. И расступились стены комнаты – человек, который казался обречённым на скучную жизнь, вырвался на простор. Он просто повергал в шок сотрудников Госавтоинспекции, которые останавливая его по разным причинам, видели за рулём не целого человека, а только его туловище и левую руку.

По этому поводу нельзя не вспомнить рассказ Рудольфа Яковлевича Евилевича, который в суровые дни Великой Отечественной войны, будучи двадцатилетним лейтенантом-сапёром, вследствие тяжёлой контузии, лишился зрения и почти полностью слуха. Но, он, как и Геннадий Николаевич – человек  большого нравственного подвига, сумевший перешагнуть через трудности, свой тяжёлый недуг и остаться в строю. Он долгое время занимался журналистикой, являлся организатором и руководителем одного из первых в стране клубов красных следопытов «Десант» при Куйбышевском Дворце пионеров.

«…Москвич» бодро катил по гладкому загородному шоссе. С обеих сторон мелькали за густой зеленью лёгкие дачные строения. И вдруг мотор «закашлял». Скорость резко упала, «Москвич» сделал несколько натужных рывков и, обессилев, встал на обочине. Взад и вперёд по асфальтированной дороге проносились автомобили. Никто не обращал внимания на «Москвича» со вздыбленным капотом и возившегося под ним человека. Но вот возле злополучной машины остановился зеленоватый «Запорожец». За рулём сидел мужчина лет сорока пяти с заметной проседью в тёмных волнистых волосах. Красивое и мужественное лицо. Широкие развёрнутые плечи. Левая, рука отлично натренированная рука атлета, спокойно лежала на баранке. Правое сиденье занимал мальчик, как две капли воды похожий на человека за рулём. Только цвет волос у мальчика был значительно светлее.

«Добрый день! Что случилось?» – поинтересовался хозяин «Запорожца». Голос у него был низкий, чуточку хрипловатый.

«Да вот, мотор отказал», – с досадой отозвался пострадавший.

«Давайте вместе посмотрим».

Запорожец» встал позади «Москвича». Из него сначала вышел мальчик. А то, что произошло в следующее мгновение, заставило владельца «Москвича» онеметь от неожиданности. Человек за рулём «Запорожца» словно бы нырнул через распахнутую дверцу вниз под колёса и предстал перед глазами поражённого хозяина «Москвича»…укороченным наполовину. Правой руки у него тоже не было. Придерживаясь левой за корпус машины, он проехал вперёд на низенькой тележке. Растерянность владельца «Москвича», казалось, нисколько его не смутила. Он деловито заглянул в раскрытую головную часть машины, затем стал что-то делать там, ловко орудуя единственной рукой. Пригнувшись, из «Запорожца» вышла миловидная женщина в зелёном платье с короткими рукавами. Она держала на руках маленькую белокурую девочку со вздёрнутым носиком. Обе с одинаковым удовольствием принялись собирать полевые цветы в стороне от шоссе. Оттуда доносился тоненький восторженный голосок: «Баба Зина, ещё цветок!» Только мальчик не находил для себя достойного занятия. Сунув руки в карманы брюк, он прохаживался возле скучающего «Запорожца». Зато «Москвич» «вздыхал» гайками и винтиками заупрямившегося двигателя. Хозяин «Запорожца» то сам работал отвёрткой или просто пальцами, то давал указания владельцу «Москвича», пытливо наблюдая за его работой.

Мальчик осторожно подал голос: «Папа, скоро?»

«Имей терпение, Андрюша», – не отрываясь от дела отозвался отец. Повозиться пришлось ещё долго,

пока, наконец, не зашумел мотор. Об этом, не совсем обычном случае, рассказал журналисту сам хозяин «Москвича». А человека, выручившего его из беды, звали Геннадием Николаевичем Кудрявеньковым…»

Думаю тут уже никаких вопросов кроме восхищения просто не возникает! И, кстати, беседуя, с Геннадием Николаевичем – просто забываешь о его страшном прошлом, о рубцах на его теле, оставленных войной. В борьбе за жизнь он не только выстоял, но и достиг немалого. Ещё одно увлечение – стихи. Многие из них были опубликованы на страницах городских газет. Особенно удачны его стихи, написанные для маленьких читателей. В каждом таком небольшом произведении есть изюминка, поворот, который заставляет малыша и улыбнуться, и задуматься. В них нет назидательности, и в то же время, каждая строка призывает маленького человечка к полезной жизнедеятельности. Прочтёшь и не подумаешь, что их написал человек, вернувшийся к жизни после смерти…

А тема стихов для взрослых читателей – это мирное счастье людей, воспитание детей, борьба против ужасов войны, которые снились ему спустя много лет с того дня когда храбрый воин, кавалер орденов и множества медалей, был вынужден оставить поле боя. Жестокости войны он испытал на себе, её последствия он вынес на собственных плечах. Было неимоверно трудно, но он верил в победу. Ещё перед призывом в армию Геннадий зашёл попрощаться к своей учительнице и принёс одно из первых стихотворений, где были такие строки: «…Мы жизни все свои положим, но Родине своей поможем сломить жестокого врага…» Вот с таким настроением он уходил когда-то на фронт. Поэтому сейчас он по праву может заявить:

«Мне нужен мир, как воздух нужен мир!

Мир, чтобы жить, чтобы творить и строить,

Чтоб всё, что есть хорошее удвоить,

Чтобы любить, воспитывать детей,

Чтоб жизнь казалась сказкой для людей».

Много стихов, конечно, он посвящал своей жене – Зинаиде Ивановне, с которой своими руками построили они счастье, сделали тёплым, уютным, гостеприимным свой дом. Вырастили работящих, добрых и честных детей. И что, пожалуй, самое главное – человек этот не замкнулся в своих увлечениях: их многогранность и широта помогли ему в воспитании детей. И когда они родились, Геннадий Николаевич, всё свободное время стал отдавать им. Учил Наташу рисовать, которая позднее окончила швейный техникум, получила высшее образование и стала Наталья Геннадьевна художником -модельером в ателье, о ней даже писали в газетах.

У Андрюши, понятно, больше было склонностей к боевым играм, и сделал как-то Геннадий Николаевич сыну костюм русского воина. Расписал бронзой ткань, так что получилась настоящая кольчуга. Сделал шлем, из красного сатина сшил плащ, из дерева выточил меч. Долго хранилась фотография этого рыцаря в семье. А надо сказать – домашним фотографом и летописцем, ведущем семейную хронику был опять же Геннадий Николаевич. Андрей окончил строительный техникум и как сестра также получил высшее образование. А когда через много лет Андрей-младший увидел своего папу на фотографии в костюме рыцаря, загорелся: «Дедушка, дедушка, и мне такой костюм сделай». Всеми своими увлечениями заразил Геннадий Николаевич своих домочадцев. Не заставлял насильно, не уговаривал, а увлекал игрой, соревнованием, у кого лучше получится, кто интереснее придумает. Любит рисовать и Андрей и Юлия, которая вспоминала, что, обычно, рисовала одну половину сюжета, он другую. Так же и стихи сочиняли вдвоём: он одну строчку, она другую.

«А знаете, какую пушку мне дедушка сделал… Почти как настоящая! Из дерева её вырезал, а ствол железный!» – рассказывал Андрюша. Правда увидеть предмет Андрюшиной гордости, к сожалению, не удалось: пушка оказалась настолько привлекательной, что один из Андрюшиных друзей по дворовым играм не пожелал с ней расстаться. Пушку Андрюше, конечно, было жаль, но сколько, кроме неё, дедушка мог мастерить других игрушек! «Да разве наш дедушка только игрушки делает?» – напоминала Андрюшина сестра, в то время – восьмиклассница Юлия. – Он и костюм карнавальный может сделает и вышивает и фотографирует, и…» Но самое главное, считает Юля, дедушка всегда умеет утешить, подбодрить, когда что-то не получается. Пошутит, присказку какую-нибудь расскажет, мнения своего не навязывает, а только намекнёт, так вот, мол, можно сделать. И снова ясно и спокойно на душе. А цену хорошему настроению Андрюшин и Юлин дедушка хорошо знает….

Дети в этой семье по своему развитию опережали многих сверстников. Андрей – внук , в свои четыре года не только хорошо рисовал, но и знал буквы, умел их писать и читать. А внучка – Юлия прекрасно рисовала, писала стихи и сценарии к школьным праздникам, участвовала в агитбригаде и сочиняла музыку. И первому, кому она доверяла прочитать новое стихотворение или послушать песенку – был дедушка. С такой же любовью, вниманием, терпением занимался Геннадий Николаевич не только со своими детьми. На общественных началах одно время шествовал и над соседним детским садом и яслями, помогая совсем ещё крохотным ребятишкам осваивать азы рисунка. Оформлял для них таблички на шкафчиках с изображением зверьков, птичек, цветов и ягод. Рисовал для них забавные плакаты с распорядком дня и другие познавательные рисунки. В доме их всегда были друзья детей, а позднее – друзья внуков. Они здесь и оркестр свой организовывали, и в «чапаевцев» играли, и к утренникам готовились, и маски придумывали. А позднее пришло ещё одно увлечение – кроссворды. Все любили их разгадывать, а Геннадий Николаевич позднее и начал их составлять, причём, как правило, делал несколько вариантов. У Геннадия Николаевича времени хватало на всё: и жене помогать, и с внуками заниматься, и стихи писать, и ещё не отставать в работе. Кстати сказать, недавно у дочери Натальи – той самой Юлии, уже своя дочь Полина родила Наталье Геннадьевне правнука Даниила. А у сына Андрея сейчас – сын Андрей и дочь – Ольга и двое внуков: Артём и Савелий.

Теперь пришла пора внукам и правнукам набираться житейской мудрости, вспоминая своего мужественного деда и прадеда. На вопрос – «Счастливый ли вы человек? – Геннадий Николаевич всегда отвечал. – Очень счастливый!» И он продолжал себя чувствовать таким до конца своей жизни.

«Жизнь – это самое дорогое, что есть у человека. Но дорога она лишь тогда, когда ты не разменял её на мелочи, не скатился до слезливого прозябания – говорил Геннадий Николаевич. «А для того, чтобы жизнь была интересной, надо найти в ней своё увлечение. Я не представляю себя без этого». И он выстоял и победил.

Послесловие

После той нашей встречи мы ещё не раз перезванивались с Геннадием Николаевичем, обычно я его поздравлял с праздниками и обменивался мнением о наших публикациях в газете. Но потом я переехал в другой город и наше общение закончилось, хотя воспоминания об этом человеке оставили в моей душе, как говорят, неизгладимые впечатления. Я не переставал интересоваться его работами на страницах газеты «Волжская заря», а 1993 году с интересом прочёл о нём статью, написанную Риммой Александровной Чумаш, в которой она рассказала о его тяжёлой и героической судьбе…

…Прошли годы. И, совсем недавно, разбирая старые публикации и наткнувшись на эту статью в газете, 25-летней давности, я вдруг подумал, а почему бы мне не рассказать об этом человеке. И не отдать долг памяти бывшему фронтовику, человеку, которого отголоски войны преследовали всю его жизнь, сделав её, по своей сути, самим подвигом. Тем более, что я с ним был лично знаком и имел право написать о нём не только по воспоминаниям других, но и поделиться своими мыслями, переживаниями, рассказать о событиях, о которых узнал со слов самого Геннадия Николаевича.
С целью получения дополнительной информации и хоть какого-то фотоархива, я решил позвонить по адресу, где был в конце октября 1982 года. И потом, мне хотелось связаться с родственниками Геннадия Николаевича чтобы проинформировать их о своём желании и узнать их мнение по поводу моих планов. Номера телефона под рукой не оказалось. В Интернете по адресу узнал телефон, но соседней квартиры, который был указан. Позвонил, всё объяснил, мне обещали, что передадут мою просьбу – выйти со мной на связь, сыну Геннадия Николаевича, проживающего по тому же старому адресу. Буквально через час мне позвонил Андрей Геннадьевич Кудрявеньков. И я понял, что история на этом не закончена.
Андрей Геннадьевич с пониманием отнёсся к моей просьбе, ответил на многие вопросы и сам поделился своими проблемами. А одна из проблем была в том, что, по его словам, на стене школы №3 когда-то находилась памятная табличка, которая информировала жителей о том, что здесь учился Кудрявеньков Геннадий Николаевич – участник Великой Отечественной войны, кавалер нескольких орденов и многих медалей, инвалид I группы. А место это хорошо известно всем жителям Самары. Это – улица Галактионовская — 102 (недалеко от Дома Актёра, под углом к одному из корпусов Самарского Государственного Технического университета). Сейчас это дом после долгого ремонта передан архиерейскому подворью. Никакой таблички с годами, со сменой хозяев и неоднократными ремонтами на здании сейчас уже нет. И, возможно, она безвозвратно потеряна. А восстановление её сейчас, видимо, будет очень проблематичным. Альтернативным вариантом было бы размещение таблички на доме, где жил этот человек, хотя, по мнению его сына, это было бы менее удачным решением. Проявили свою готовность по оказанию помощи в этом вопросе: Евгения Борисовна Мищенко – заместитель руководителя управления культуры и молодёжной политики и Александр Никифорович Завальный – главный библиограф Самарской областной универсальной научной библиотеки, заслуженный работник культуры Российской Федерации, член Союза литераторов России, лауреат Губернской премии, общественный деятель, историк. Александр Никифорович кроме своих советов по организации первых шагов в этом направлении, которые заключались в проведении историко-поисковой работы одной из молодёжных организаций города, поднял архив и нашёл дополнительный материал о отце Андрея Геннадьевича, изложенный на 147 странице 39 тома Памятной Книги Самарской области.
По его совету Андрей Геннадьевич посетил Совет Ветеранов Войны и Труда, Вооружённых Сил и правоохранительных органов Ленинского района городского округа Самары, где председатель этой общественной организации – Лидия Пантелеевна Дубаева подарила ему в память об отце один из томов той самой Памятной Книги, изданной в Самаре в 2005 году, где была информация и о Геннадии Николаевиче Кудрявенькове.
Кроме этого о данном человеке мною была проинформирована ответственный секретарь Совета ветеранов Самарской области, руководитель Народного музея истории профтехобразования Самарской области, находящемся на базе «Центра социализации молодежи» – Гранитова Раиса Захаровна, которая с готовностью предложила место для размещения материала о Кудрявенькове Геннадии Николаевиче на стендах музея, приурочив данную экспозицию ко Дню Победы.
А когда Андрей Геннадьевич, по моему совету, пришёл к ней с документами и фотографиями, то во время беседы за чаепитием, продолжавшейся около трёх часов, выяснилось, что дома их, где они проживали в то время, были рядом, буквально в ста метрах друг от друга, ну и, естественно, и его отец и Раиса Захаровна, учились в одной и той же школе №3.
Но и это ещё не вся информация, которая как бы замыкала в круг и объединяла многих людей возле этого человека – Геннадия Николаевича Кудрявенькова.
В самом начале повествования я писал, что познакомились мы с ним благодаря одному и тому же увлечению – составлению кроссвордов. Со временем, когда в газете была организована рубрика «Детский уголок», у меня появилась идея составления кроссвордов для детей. После публикации первых кроссвордов, редакцией было получено много писем с благодарностью за них, как от взрослых, так и от юных читателей. Некоторые письма корреспондент газеты – Римма Александровна Чумаш переадресовала мне. И у нас завязалась дружба с семьёй Новиковых: Надеждой Григорьевной и дочерями – Ириной и Викторией, которые каждую неделю ждали новые работы.
Дружба наша так окрепла, что мы с сыном даже как-то ходили к ним в гости, а когда переехали из Самары, то часто переписывались. Наши семьи до сих пор поддерживают дружеские отношения. И хотя с тех пор прошло уже более тридцати с лишнем лет и у дочерей давно уже свои семьи и свои дети, а у Ирины даже недавно родился внук, но, всё равно, хотя редко, но мы встречаемся, часто общаемся по телефону, а ещё чаще в социальной сети «Одноклассники». Они в курсе всех моих творческих работ, интересуются новыми и вот, совсем недавно, я познакомил их со своими мыслями о написании литературно-документального материала о главном герое этого повествования. И я был очень удивлён, что совсем скоро они мне прислали подборки детских стихов А.Г. Кудрявенькова, которые в своё время публиковались в газете. И что самое интересное – они были оформлены (вырезаны и приклеены) на альбомных листах, вместе с рисунками. Надежда Григорьевна, мне напомнила, что тогда, в то далёкое время, я давай ей телефон Геннадия Николаевича и она даже благодарила его за стихи. Но о тяжёлой судьбе автора, она, конечно, не знала. И вот, даже в этой «обратной связи» с читателями, ещё раз проявилось значение творчества Геннадия Николаевича, а равно – отдача всех сил

своего больного организма, на служение людям и Родине в воспитании будущего поколения (да, простите

уж меня за высокопарный слог). Но его стихи, как маленькие искорки радости и добра разлетелись по городским адресам и как видно, до сих пор согревают сердца людей, которые хранят их в своей памяти, возвращая иногда нам то время и детство наших уже взрослых сыновей и дочерей…

…На основании материала, полученного в дальнейшем от сына Геннадия Николаевича Кудрявенькова и его дочери, я просто уже и не мог и не имел морального права не написать это литературно-документальное повествование, которое сейчас представляю читателям, в знак памяти об этом удивительном человеке – Геннадии Николаевиче Кудрявенькове. Даже тогда, когда 11 апреля 1997 года он от нас «ушёл», честно выполнив и «перевыполнив» свой долг, он до сих пор ещё продолжает быть с нами, в делах, в воспоминаниях, в творчестве, в работе. Быть и являться примером.

Приложения:

«Когда читаешь о человеке, который потерял на фронте обе ноги и правую руку, но не утратил самого главного – воли к жизни и желания творить, то действительно удивляешься человеческим возможностям и восхищаешься тем, что в таких исключительных обстоятельствах этот человек нашёл в себе силы научиться одной рукой не только выполнять всякую работу, но и творить: рисовать, писать стихи, составлять кроссворды и многое другое…»

Такими словами начинался очерк Виктора Брянского «Мир, чтобы жить, чтобы творить». И в этом приложении мне бы хотелось отдельной главой, отдельным рассказом осветить творческую жизнь героя нашего повествования — Геннадия Николаевича Кудрявенькова. Подпись «Г. Кудрявеньков» читатели газеты «Волжская заря» наверняка не раз встречали на её страницах. Геннадий Николаевич – автор кроссвордов, чайнвордов, ребусов, позволяющих читателям не только скоротать свой досуг, но и основательно дополнить свою эрудицию. Ибо, как считал Геннадий Николаевич, кроссворды – это не забава, а один из способов самообразования. Как же он стал кроссвордистом?
Сначала с удовольствием разгадывал чужие,

помещённые в газетах и журналах, а потом сам решил рискнуть – и дело пошло. За всё время увлечения составлением кроссвордов, он опубликовал их не менее сотни. Так как самому ему в редакцию приезжать было трудно – аккуратные самодельные конверты с кроссвордами привозили в отдел информации его жена Зинаида Ивановна, сын Андрей и внучка Юлия. В этой подборке представлены лишь некоторые работы этого

мастера и, в основном, лишь сетки кроссвордов, выполнение которых и бывает трудным процессом. Автор не ставил перед собой цель публикацию кроссвордов полностью, с вопросами и ответами. Но может вас заверить, из своего опыта работы над кроссвордами, что все вопросы тщательно отбирались и проверялись редакцией. Просто, со временем, некоторые из них уже потеряли актуальность и могут быть не совсем понятны сегодняшним читателям. Не стоит забывать, что тогда не было ни Интернета, ни сотовых телефонов – были справочники, в лучшем случае – энциклопедия, а телефоны обычные – стационарные и то, не у всех. Ведь с той поры прошло уже около сорока лет.

Здесь были представлены лишь 10 работ сеток кроссвордов, это примерно десятая часть от всех составленных Геннадием Николаевичем. И не могу ещё раз не сказать о тех неимоверных трудностях, которые он преодолевал при работе над ними. Впрочем, каждый может убедиться сам, попробуя выполнить самый простейший рисунок сетки кроссворда одной левой рукой, сидя на коленях и передвигаясь на них.
Следующая страница его творчества принадлежала детям. Геннадий Николаевич, как была написано выше, постоянно общался с ними и дружил. И, конечно же, его участие в жизни детей всех возрастов, кроме обычного шефства, участие в мероприятиях, его помощь в изготовлении стенных газет и значков, далеко не ограничивались школой и детским садом. Посредством газеты «Волжская заря», он часто обращался к детям всего города, предлагая для публикации в «Детском уголке» стихи и загадки. Некоторые из них представляем вашему вниманию.

Загадки
Хочешь ты или не хочешь,
В цирке, глядя на меня,
Ты хохочешь и хохочешь
Отвечай же, кто же я?..
(Клоун).

Не резинка я друзья,
Но растягивать меня
Можно так же как резинку,
Что же я тогда?.. (Пружинка).

У меня, как у кольца
Нет начала и конца,
Но первую букву
Заменишь на «Д» –
Товарищем преданным
Стану тебе. (Круг – Друг).

Я губная, но не надо
Говорить, что я – помада.
Ну, подумали немножко,
Верно, дети, я… (Гармошка).

Хитрый воробей
Расхвалился воробей:
«Я на свете всех сильней!
Что мне кот? Могу кота
Сам оставить без хвоста!»

А котишка тут как тут,
Сцапал хвастунишку:
«Что сказал ты, серый плут
О моём хвостишке?»

Воробей клянётся: «Кот!
Всё совсем наоборот;
Я тебе сейчас готов
Принести хоть пять хвостов!»

Отпустил плутишку кот,
Сел под дерево и ждёт.
День сидит, и ночь сидит,
И не ест он не спит,
Жадность, видно, одолела,
Вот оно, какое дело!

Мама не сказала
Мяч беру, бегу во двор –
Погоняем с Федей!
«Не разбей смотри, Егор,
Окон у соседей!» –

Мама строго говорит.
«Не побъю! – кричу я.
Вот играем… Вдруг – звенит!
Эх, разбили, чую!

Разбушуется сосед,
Попадёт нам – знаю.
Убежать мне или нет?
Мяч я свой хватаю.

Глянул вверх – моё окно!
И тревога спала.
Ведь о нём мне ничего
Мама не сказала.

Непослушный пёс
Я псу кричу:«Лежать! Лежать!»
А он по комнате бежать.
Я бросил книжку: «Подавай!»
А он затеял громкий лай.
Кричу ему: «Портфель мой взять!»
А он забился под кровать.
Глядит сестрёнка на меня:
«А пёс, Андрюшенька, в тебя!
Ты сам всё делаешь не так
И не тебе учить собак!»

К чему бы это?
Мыла я посуду,
Пела, веселилась.
Чашка вдруг, упала,
Вдребезги разбилась!
Мне уж не поётся,
Быть теперь ненастью!
Дедушка смеётся:
«Чашки бъются к счастью!»
Я повеселела

Руки к делу рвутся!
Вновь взялась за дело –
Выскользнуло блюдце.
Может быть и блюдца
Тоже к счастью бьются?

Колыбельная
Чтоб скорей я засыпала,
Мама песенку петь стала.
Но не долго песня длилась,
Почему-то прекратилась.
Я ждала, ждала, ждала,
Так и эдак шевелилась,
Присмотрелась, удивилась:
Мама милая спала!
Прямо в кресле, как сидела.
Тут уж я сама запела:
«Мама, мамочка, бай-бай,
Ты устала, отдыхай!

Шутка
Я шагаю…
На пути
Сразу три дороги.
«Ну, куда же мне идти?» –
Спрашиваю ноги.
Ноги вместе говорят:
«А куда глаза глядят!»

Какой же Я?
Я хотел пойти гулять,
Мама стала возражать:
«Одному тебе нельзя,
Мал ещё! Дождись меня!»
Сел. Сижу. Сидеть устал.
Потихоньку хныкать стал.
Мама мне: «Сиди, не ной,
Ты, сынок, уже большой!
Ты – и нюни распускать?
Как мне это понимать»
Да какой же я? Какой?
Маленький? Или большой?

Фантазёр
Мы мечтаем… Помечтать
Любят все на свете.
«Я хочу пилотом стать», –
Говорит нам Петя.

«Быть пилотом, это – дело! –
Похвалила Зоя –
Ну, а я бы вот, хотела
Просто медсестрою».

«Ну, а я – сказал Степан, –
Капитаном буду,
По морям да по волнам
Бороздить повсюду.

Грузы разные возить
Или пассажиров».
«Я хочу портнихой быть», –
Выдохнула Ира.

Самый маленький, Кирилл,
Всех окинув взором,
Рассмешив нас, заявил:
«Буду – Фантазёром!»

День Рождения
Раздвигайтесь, стены шире,
Петь хочу я и плясать:
Было мне вчера четыре,
А сегодня будет пять!
Жду друзей своих я в гости
Буду чаем угощать,
И считать я буду с Костей:
«Раз, два, три, четыре, пять!»

Отряд
Я командую отрядом,
И иду с отрядом рядом,
И команды отдаю:
«Раз-два, шире шаг!
Раз-два, выше флаг!
Твёрже ногу ставить!

Разговорчики в строю
Всякие отставить!»
Есть задание отряду –
Подготовиться к параду.
И старается отряд:
Раз-два, шире шаг!
Раз-два, выше флаг!
Эх, обидно, что в отряде
Лишь всего один солдат –
Маленькая Надя.

Хитрюша
Заболела кукла Катя!
Я сняла с малышки платье,
Уложила на кровать,
И лекарств решила дать:

Вдруг у Катеньки ангина?
Точно! Надо аспирина!
А Катюша в стон: «Таблетку
Не хочу! Неси конфетку!»

Удивилась очень я –
Ну и кукла! Вся в меня!
«Де-да! Дай-ка нам конфетку,
Подкормить нам надо детку!»

Ну, а дедушка хохочет:
«Это кто ж конфетку хочет?
Куколка Катюша
Или ты, Хитрюша!»

Лестница
Привяжу я солнышко
Ниткою за колышек,
Чтобы день и ночь светило,
За лесок не уходило.

Нитки есть – большой клубок,
Есть и колышек-пруток.
Где бы лестницу мне взять,
Чтоб до солнышка достать?
Карась
Как-то выглянул карась,
Насмерть испугался.
В небе туча собралась,
Дождик начинался!
Сразу скрывшись под водой,
Наш карась бормочет:
«Тут меня уж никакой
Дождик не намочит!»

Кот и петушок
Кот к соседу собирался,
Перед лужей красовался.
Так причешется и так,
А причёски нет никак!
Петушок ему сказал:
«Что ж меня ты не позвал?
У меня есть гребешок,
Причешу тебя, дружок!»

Хочу летать
На качелях, как на самолёте,
Оторвался от земли, лечу!
Страшновато всё-таки в полёте,
Замирает дух, а я хочу
Улететь до самого до неба!
Небо, где ты! Дай себя обнять!
Я ещё в твоих просторах не был,
Дай немного птицей полетать.

Где ты, дело?
Я с утра искала дело –
Ни минуты не сидела.
Где ты, дело? Нету дела!
От безделья ноет тело.

Что мне делать? Как мне быть?
Неужели целый день
Ждать я дела буду?
Я надумала помыть
Грязную посуду.

Я посуду перемыла,
Платье кукле починила,
Погуляла с кошкой,
Стёрла пыль с окошка.

А когда устала,
Села и нарисовала
Для соседки Зины
Целых две корзины.

А когда я спать ложилась,
Очень даже удивилась –
Совершенно не хотела,
А нашла себе я дело!

Котёнок и кутёнок
Шёл по улице котёнок,
Подошёл к нему кутёнок.
Друг на друга посмотрели,
Познакомились, присели.

И сказал котёнок: «Куть!
Повнимательнее будь!
Ходят бродят здесь собаки,
Хулиганы забияки!

Мама знает – злей их нет!»
А кутёнок так в ответ:
«Ну, а ты, мой друг, Кис-Кис
Кошек, знаешь, берегись!

Маме как-то кошка раз
Чуть не выцарапала глаз!
И пока их нет, давай
Поиграем! Начинай!..

Капитан
Если есть под боком речка,
Или просто лужа,
Да к тому ж ещё дощечка,
Это всё, что нужно!
Лужа будет океаном,
А дощечка кораблём,
Я отправлюсь капитаном
В страны дальние на нём.

В путь возьму я пса Барбоса,
Чтоб не скучно было мне,
Пусть послужит он матросом
У меня на корабле.

Убеждать не надо
Засучил дед рукава,
Потирает руки:
«Двор убрать бы нам пора,
Собирайтесь, внуки!

Здесь расколем крепкий лёд,
Там со снегом сладим,
Здесь тропиночка пройдёт,
Там мосток наладим…»

Раз помочь весне пора,
Убеждать не надо!
На глазах всего двора
Трудится бригада.

Хитрый кот
На рыбалку ходит кот,
Снасти вовсе не берёт.
Подойдёт он к рыбакам:
«Муры-мур, улова вам!» –

Потихоньку скажет.
Кто же дать откажет
Вежливому коту
Окунька или плотву?

Между прочем хитрый кот
Знает место, где клюёт.
Нет и случая такого,
Чтоб вернулся без улова.

Вова и я
Вова, мой дружок – силач,
Руку так сожмёт, хоть плачь!
Он меня, наверно, в схватке
Положил бы на лопатки.
А вот в шашки с ним играю –
Всякий раз я побеждаю.

Вовин пёс
По квартире Вовочка
Ходит взад-вперёд.
Вовочка верёвочку
За собой ведёт.

Каждый удивляется,
Глядя на него:
«Ну чего слоняется?
Потерял чего?»

И никто не знает:
Мальчик перед сном
«Во дворе» гуляет
С выдуманным псом.

Первопроходец
То ли тучи рассердились,
То ли просто прохудились?
Столько снега намело,
Утонуло в нём село!

Ни тропинок, ни дорог,
Ни следов чьих-либо ног.
Я решился протоптать
До колодца тропку,

И отважно стал шагать
По сугробам топким.
Я похож на снежный ком,
Ох…Влетит от мамы!
Но к колодцу прямиком
Я иду упрямо!

Огород
Каждый знает – огород
Много требует забот.
Тоня землю распахала,
Удобрение внесла.

И сажать рассаду стала…
Просто спорятся дела!

Ну, а дел невпроворот:
Тоня палочки берёт,
В землю каждую втыкает,
К ним рассаду прикрепляет,

Чтоб не падали. Потом
За водой бежит с ведром…
Каждый знает – огород
Много требует забот!

Хорошо, что он у Тони
Чуть не дома…на балконе.

Дед Мороз

У меня такой вопрос:
Где наш дедушка Мороз
Летом проживает?
Кто об этом знает?
Почему он не живёт
Вместе с нами круглый год?
Я б ему отдал подушки,
Одеяло и кровать.
Сам бы стал на раскладушке
Рядом с дедушкою спать.
Он бы сказки говорил
И подарки мне дарил.
Может, он боится лета?
Так не очень страшно это!
Холодильник есть у нас,
Пригодился бы как раз.
Почему он не живёт
Вместе с нами круглый год?
Как хотите, не пойму!
Кто ответит: почему?

А теперь перейдём к следующему направлению его творческого наследия, тесно связанного с предыдущим. На протяжении всей своей жизни Геннадий Николаевич писал стихи. Это увлечение у него началось ещё в школьный период, но наиболее активно захватило в те годы, когда в его жизнь вошла Зина – медсестра, любимая девушка, жена. Именно ей он повятил много своих стихотворений, некоторые из них были написаны к определённым событиям и праздникам. Но в каждом из них красной строкой проходит безграничная любовь и благодарность этой женщине за то, что в самые тяжёлые минуты его жизни она была рядом.
А может быть для неё это и было предназначением свыше оказаться в этой жизни именно рядом с ним, разделив его судьбу. Наряду с этими стихами, здесь представлены и разные стихи прошлых лет. Прошу отнестиь к ним без особой превзятости и критики. Возможно, где-то написано не совсем так, как надо, но главное – в них есть душа, сердечность и то, что делает нас светлее и чище…

Стихи разных лет

Ротный штаб
1943 год. Июль

Зав. делами роты нашей –
Есть сержант Зеленин Саша,
Алексеев – приближённый,
Тихонов – им подчинённый.
Одним словом, трое эти
Заседают в кабинете
И зовутся – штабом роты;
Все на них лежат заботы:
И о кухне, и о довольствии,
И о складе продовольствия.
И по-нашему выходит
Тройка эта не находит
Время, кончить все дела.
Это только ерунда…
Одному бежать в контору,
У другого есть дела.
И сейчас же разбегутся,
А бойцы у штаба ждут,
Ждут-пождут, но не дождутся,
Плюнут на пол и уйдут.
А в обеденное время
Можно их всегда застать,
Но опять кричат: «Не время,
Принимаем только в пять!»
В пять придёшь – опять их нет:
Где их черти носят там?
Тихонов даёт совет:
«Поищите по домам,
Походите по селишку,

Где ни будь сидят у баб!!!»
Вот такие, брат, делишки,
Вот такой наш ротный штаб.
А на кухню как придут –
Шум и споры заведут:
Саша просит: «Где же мера
Старшего милиционера?»
«Слышишь повар! Дай блинков
Иль не знаешь ты устав?
Я ведь тоже, как Линьков,
Так сказать, вам, комсостав,
Дай колбаски мне, лепёшки,
То же самое дай Лёшке,
Корешочку моему,
А не то на счёт приму.
Делать нечего и повар
Отпускает им обед,
Чтоб утих скандал и говор,
Чтобы меньше было бед…
В штабе мат сплошной стоит –
«Ах ты б… такой сякой
На бойца зав. дел. кричит,
Поди к матери такой-то…»
А боец стоит моргает,
Ничего не понимает,
А затем разок вздохнёт,
Плюнет на пол и уйдёт…
Вот такой наш ротный штаб,
Не контора, просто ад.
Ад – не лучше и не хуже,
Штаб такой бойцам не нужен.

О Сталине.

Первый всенародный кандидат

В последнее время, в связи с выдвижением товарища Сталина первым кандидатом в депутаты Союзных и автономных республик, в редакцию поступает много писем в прозе и стихах. Подчас эти письма написаны без соблюдения грамматики, но они проникнуты искренней любовью к товарищу Сталину. Инвалид Отечественной войны Г.Н.Кудрявеньков прислал из госпиталя стихи, которые озаглавил «Товарищ Сталин – наш первый кандидат». Вот что пишет тов. Кудрявеньков.

Недолго нам осталось ждать
Ту историческую, памятную дату,
Когда в Совет Верховный депутатов
Мы будем с вами с честью избирать.
Мы изберём того, кто без устали,
Трудясь для блага Родины живёт,
Того, кого так любит наш народ,
Кого он нежно называет – Сталин!

В конце своего письма т. Кудрявеньков сделал следующую приписку: «Дорогая редакция! Прошу вас извинить меня за небрежное письмо, так как за неимением правой руки, писал левой».

На Волге

Небольшое происшествие

Решили мы родную Волгу
Друзьям московским показать
И, не раздумывая долго,
На лодке стали их катать.

Катать по Волге на мот-лодке
Ну, просто прелесть, красота!
Бежит «старушка», как молодка,
Мотор пыхтит: «та-та, та-та.»

В «Попов» залив мы зарулили
И накупавшись долго там,
Перекусили и залили
За галстуки по двести «грамм».

Потом под город возвратились
И экипаж пополнив свой,
Мы вверх по Волге устремились,
Оставив город за кормой.

Любуясь куйбышевским видом –
Кто песни пел, а кто болтал.
Наш капитан был славным гидом:
Всё объяснил и показал.

Всё шло, как будто по заказу
И ветерок попутный дул.
Мотор работал и ни разу
Ни кашлянул и ни чихнул.

В пути приняв речную ванну,
Усевшись на местах своих
Мы переплыли на «Поляну»,
Домой доставив молодых.

Ну, вот конец маршруту, нужно
Домой скорее нам спешить.
Мы оттолкнули лодку дружно,
Мотор готовясь заводить.

Вот Анатолий со всей силой
Рванул ремень, вращая вал,
Мотор чихнул, как дедка хилый
И, вдруг, как факел запылал.

Отсек моторный, словно стружкой
Сухой «напичканный», горел!
Ужели верная «старушка»,
В огне погибнуть наш удел!

С горы, беду почуяв нашу,
Забыв на свете обо всём –
Сбежали Славик и Наташа,
Чтобы помочь нам кое в чём.

Мы телогрейки в ход скорее
Пустили, не жалея рук,
Но языки огня – «злодея»
Шипят, как тысяча гадюк.

Подъехал катер осторожно –
Суют ведро пустое нам,
Кричат: «Спасти вас невозможно!
Спасайтесь кто, как может сам!»

И вдруг, Галина, прямо с хода,
Хоть глубина не для неё –
Бултых за борт и прямо в воду,
Пришлось вытаскивать её!

За нею Вера и Зинушка,
Нырнули в темь, свалив весло
И ухватившись за «старушку»,
Чтобы нас к берегу несло.

Ещё б какое-то мгновенье
И песни этой нам не петь.
От взрыва бака, без сомненья,
Нам никому б не уцелеть!

Но Толя наш – мужик с мозгами,
В одну минуту он смекнул –
Схватил горящий бак руками
И в воду вон его швырнул.

Мы все трудились понемногу,
Кто как умел, по мере сил.
И перед нами, слава Богу,
Огонь коварный отступил.

И хоть нам всем чуть жутко было,
Мы лицемерить не хотим –
Нас тётя Нина удивила
Сверххладнокровием своим!

Мы задыхались от угара,
Она ж сидела, хоть бы что.
Как-будто не было пожара,
Как будто было всё в кино!

Валюша тоже молодчина!
При ситуации такой –
Она держалась, как мужчина,
Ну, скажем просто, как герой!

Мы все пропели друг о друге
И всё же жаль, что песнь мала,
А, что до Лиды – о супруге
Она, наверно, думала.

Ну как до «Бона» добирались,
Кто в чём одетый был у нас,
И как до «коликов» смеялись,
Расскажем в следующий раз!

В сей песни нет ни строчки лживой
Мы в этом клятву вам даём

И счастье наше, что мы живы
И эту песенку поём!

Как мы друг-другу говорили:
«Не ходит транспорт никакой!»
И всё ж домой мы прикатили,
Сев на троллейбус с «Полевой».

Мы на «Ульяновской» сходили –
Наш путь опять к реке лежал,
Когда мы плавать уходили,
Там Геша «Волгу» оставлял.

Она на берегу стояла,
В вечерних сумерках блестя,
Волна её не доставала
А билась, в камушках звеня.

Но к ночи речка задурила,
Из берегов она пошла
И «Волгу» нашу затопила
Почти по самые «крыла».

Наташе

Дочь моя! О, как хочу я
В жизни счастья для тебя,
Чтоб по жизни той, кочуя,
Ты нашла саму себя!
Чую я: уж очень споро
Хочешь с детством ты порвать.
Не спеши, устанешь скоро,
Взрослой ты успеешь стать.
Дай своим окрепнуть крыльям,
Пей из кубка знаний сок
И твои желанья былью
Обернуться в нужный срок!
Твой папа.

Мы друг друга не искали

На память. Зине.
Хоть не имею я способностей поэта,
Хоть не писатель я, не «одеист»,
Но хочется мне вечер этот
На память записать в альбомный лист.

Но только, Зина, мой единственный читатель,
Я лишний раз скажу тебе о том,
Что я ни гений, ни поэт и не писатель,
Чтоб не смеялась надо мною ты потом…

Итак…. Ты помнишь, когда мы прощались,
Когда я уходил в палату спать,
Я обещал тебе, как другу, не стесняясь
Стишок про разговор наш написать.

Но только, Зина, что это такое?
Я словно сумасшедший стал:
Пишу одно, а получается другое,
Совсем не то, чего я обещал…

А именно… Нет!.. Не могу, не смею.
Ну и до чего я мог дожить!
Мне неудобно, я уже краснею –
Ах лучше б карандаш мне положить.

Но что же, коль «назвался груздем» не вой
Изволь и в «кузов полезать»
Я тоже, Зина, пред тобою
Готов любой ответ держать:

Хоть я тебя и хорошо не знаю,
Но откровенно, друг мой, говоря,
Большое чувство я к тебе питаю,
Скажу сильнее: «Я люблю тебя!..»

Люблю, Люблю, Люблю и Зина!
Прошу тебя, товарищ дорогой,
Хоть будет и смешна тебе ли писанина,
Но ты не смейся надо мной.

Ведь это так и это точно:
Зачем я буду попусту болтать,
Я не люблю писать нарочно,
Лишь только потому, что не умею врать…

Люблю тебя и очень сожалею,
Что эта ведь любовь – не ранило,
Что никогда я, Зина, не сумею
Слить жизни наши в общее русло.

Но есть одна и важная причина,
Которая никак мне не даёт житья.
Ведь ты сама прекрасно знаешь, Зина,
Что наделённый недостатком я.

А ты… Совсем другое дело:
Твоя дорога жизни впереди.
Иди по ней уверенно и смело
И, не страшась, в глаза судьбе гляди.

И, наконец, ещё один куплет
Последний я пишу, подруга.
Живи и здравствуй много лет,
Счастливых, вместе с жизни другом.
13. 04.1946 г.

Зинушке
Женщинам нашим сегодня салют!
Сегодня о женщинах наших поют!
И я пою… о той пою,
Которая жизнь мне вручила свою;

Которая мне, не жалея себя,
И юность и будущее отдала;
Которая к жизни вернула меня
И силы для жизни же той придала.

Слава подруге! Товарищу, Слава!
Слава любимой жене!
Слава, детей моих, матери!.. Слава!
…Слава, Зинушка, тебе!!!
Куйбышев, 8 Марта 1958 год.

Зинушке
Нам с тобою не по восемнадцать,
Даже не по двадцать пять, ну что ж.
Вместе нам под семьдесят, признаться,
Дети есть у нас уже и всё ж…

Для меня, Зинушка, ты такая ж,
В первый встречи день была какой.
Милая, желанная, родная!
И неповторимая в другом.

Ты, мой друг, в другом не повторима,
Есть черты в тебе, которых не видать –
Для людей они не уловимы,
Я ж сумел их сердцем распознать.

Сколько буду жить, гадать не стану,
Но я знаю, сколько бы не жил –
Я любил, люблю и не устану
Так тебя любить, как полюбил!
08.03.1959г. Твой Гешка.

Зинушке
Милая, желанная!.. Не знаю,
Как тебя ещё мне называть –
Для меня ты самая родная,
Для меня ты и жена и мать,

И сестра, и друг мой самый лучший.
Всё в тебе… И жизнь моя в тебе!
Ты – мой спутник вечный, неразлучный
И тебе я верю, как себе!
11.07.1959. Твой весь Геша.

Дорогой Зиночке
Я счастлив, что судьба моя,
С твоею связана судьбою!
Теперь моя судьба – твоя,
Твоя судьба – моя. Порою

Мечтаю я, как жить бы стал,
Коль можно было б жить сначала,

И верю – я б тебя искал,
И ты бы вновь моею стала!
08.03.1963. Весь твой Гешка.

Дорогая Зиночка

Поздравляю тебя с днём 8 Марта.
Желаю тебе счастья и здоровья.
Много, много, много.

Мы с тобою прошагали
Не такой уж малый путь:
Утомлялись, отдыхали
И вставая вновь шагали,

Но ни разу не отстали
Друг от друга ни на чуть.
Значит мы с тобой едины.
Нашим чувствам не стареть.

И ни новые морщины,
Ни злосчастные седины
Помешать не могут, Зина,
Нам любить, желать, хотеть!
Целую крепко, весь твой, Гешка. 1964г.

Ты мне нужна! Нужна, как тень в пустыне!
Нужна, как солнце в нестерпимый хлад!
Ты мне ещё роднее стала ныне,
Чем двадцать лет была тому назад!

Звезду тебе я с неба не достану
Скалу в щебёнку то ж не разобью
И из окна выпрыгивать не стану,
Чтоб доказать тем преданность свою.

Но хлеба свой кусок последний в голод,
Воды глоток последний в страшный зной,
Своё тепло в неиствующий холод,
Отдам тебе – любимой и родной!
08.03.1967. Весь твой, хоть и плохой, Гешка.

Дорогой Зинушке
Все знают, жизнь учитель строгий,
Её прожить не книгу прочитать.
Мы прошагали уж пол жизненной дороги
И столько же осталось прошагать!

Кто скажет нам, какая половина
Из двух для нас дороже и милей?..
От нас самих с тобой зависит, Зина,
Вторую сделать первой красивей!

Нас жизнь не очень по щекам лупила
И рук она не целовала нам.
У нас, как говорят, в народе было
И так и эдак – всё напополам.

И ни к чему нам малодушный ропот:
«…Ах, жизнь сложна!.. Да если б, да кабы!..»
Ужель, имея хоть какой-то опыт,
Не мы владыки собственной судьбы.

Давай махнём руками на невзгоды!
На пустяки и мелочь наплюём.
Я верю, что в оставшиеся годы,
Мы много-много радости найдём.

Хочу, чтоб, наконец-то, разучилась
Ты нервы и здоровье тратить зря!
Хочу!!! Чтоб ты, как солнышко лучилось,
Чтоб все мы грелись около тебя!

Остаток жизни, как свечи огарок –
Когда сгорит – не ведать нам с тобой
Давай же жизнь – бесценнейший подарок
Любить всем сердцем, телом и душой!!!
20.10.1967. Весь твой Гешка.

Зиночке в день 8 Марта
Если, как и всегда, мои мысли с тобой!
Если, как и всегда, ты так нужная мне!
Если, как и всегда, я любуюсь тобой!
Значит, ты, как всегда, и со мной и во мне!
Здравствуй та, кем горжусь и хвалюсь не тая!
Здравствуй та, без кого мне и жизни-то нет!
Здравствуй, милая девочка – Зинка моя!
08.03.1968 Весь твой Гешка.

Зинушке в день её рождения 20.10.1972.
Не ты меня, а я тебя нашёл!
Не ты меня, а я тебя открыл!
Не ты ко мне, а я к тебе пришёл!
Не ты меня, а я тебя пленил…

Ни за соломинку цеплялся я, поверь,
Ты так тогда понравилась, что мне
(Льстить можно было б раньше, не теперь)
Хотелось тоже нравиться тебе.

Я ничего на свете не боюсь –
Боюсь лишь только потерять тебя!
Не верующий, в Бога я молюсь,
Молюсь за то, что есть ты у меня!

Зинушке
В тебе ли я, иль ты во мне…
Теперь уже никто не разберёт.
Я счастлив, что доверился тебе
И что… Ну, словом, всё наоборот!

Кому, как не тебе, меня понять!
Ведь без тебя бы не было меня!
А потому, до смерти не устать –
Мне повторять – Благодарю Тебя!

Благодарю за то, что Я – есть Я!
Благодарю за то что Ты – есть Ты!
Благодарю за «сбытые» мечты!
За то, что есть, ты – Зина, у меня!
07.03.1973. Весь твой Геша.

Зинушке
Зинуля!.. Милая моя!
Ну, что б я делал без тебя?
Летел бы камнем сверху вниз
И всё… Но ты мне, как карниз
Себя подставила и я
За то боготворю тебя!
20.10.1987. Весь твой Гешка.

Зинуле
Мы не случайно встретились с тобой,
Моя желанная и верная подруга.
Так было предназначено судьбой,
Чтоб в этой жизни мы нашли друг друга.

Не тот уж возраст, чтобы врать и льстить
И наша жизнь всё это доказала.
Я буду до конца благодарить
Судьбу за то, что нас с тобой связала!..
20.10.1988. Ещё раз весь твой Геннадий.

Зинушке на День рождения
Зинуля, милая моя!
Ты как фундамент для меня.
Поверь, слова мои не лесть:
Я жив тобой, пока ты есть.

А без тебя завяну я,
Как вянут травы без дождя.
И мой тебе такой завет –
Переживи меня, мой свет!

Здоровой будь, весёлой. И…
Почаще вспоминай те дни,
Когда мы встретились с тобой,
Чтоб не состариться Душой!
20.10.1989. Весь твой Гешка.

Дорогой Зинушке
Зина! Милая подруга!
Не устану повторять –
Нам с тобою друг без друга
Не легко жизнь коротать.

А вдвоём мы все преграды
Одолеем, как всегда.
Ты – судьбы моей награда,
Хоть я «кисну» иногда,

Но, поверь, довольно прочен,
Ты надейся на меня,

Как и я, надеюсь очень,
Дорогая, на тебя!
08.08.1990. Весь твой Гешка

Дорогой и любимой подруге моей жизни Зинушке.
Вера, Надежда, Любовь!!! – Это сила!
Сила, которая нас породнила.

Здоровья, здоровья, здоровья желаю
Тебе я, Зинуля, моя дорогая.

А счастья не только хочу пожелать –
Сам буду стараться его создавать!

Давай же обнимемся крепко, как прежде
С доверием к Вере, к Любви и Надежде!
г. Самара 20 октября 1993г. Весь твой Гешка

Зинуле
С Днём Рождения, родная,
Поздравляю я тебя!
Принимай же, дорогая,
Пожеланья от меня:

Будь здоровой, Будь счастливой
И на старость не взирай,
Будь по-прежнему красивой,
Как цветущий месяц май!!!
Крепко. Крепко тебя обнимаю и горячо целую!
До конца преданный тебе, Геннадий. 20.10. 1995 г. Самара

Любимой
Много разных ключей к тайнам сердца дано,
Если радостно сердце поёт.
Если горе случится – внезапно оно
Заторопится, дрогнет, замрёт.

Если всё хорошо, сердце будто молчит,
Словно в сон погрузилось оно.
Но оно не молчит, всё стучит и твердит…
Прислонись и послушай его.

Ну? Услышала ты, как оно говорит:
– Я твоё, я твоё, я твоё?!
Для тебя моё сердце, родная, горит,
Всё тепло отдавая своё.

Зинушке
Мы друг друга не искали…
Не искали, а нашли.
И, хоть часто уставали,
Но дорогой верной шли.

Повторяю неустанно:
— Ты опора для меня,
Как корабль без капитана
Я блуждал бы без тебя.

Так давай же, дорогая,
До конца пути дойдём.
Может быть и там, родная,
Мы друг друга обретём!
Крепко обнимаю и горячо целую, Гешка.

Любимой Зинуле
Мне без тебя на жизнь свою плевать –
Уйду вслед за тобою я, подруга.
Ты для меня – жена, сестра и мать,
Царица дома и, к тому ж, прислуга!

Не только в День Рожденья твоего –
Я каждый день тебе желаю, Зина,
Здоровья, счастья и всего того,
Чего так в жизни нам необходимо.

Я многое ещё бы мог сказать,
Но суть не в смысле, а не в многословье.
Позволь тебя обнять, поцеловать
И выпить, Зинка, за твоё здоровье!
Весь твой Гешка.

Дорогой Зинушке
Не замёрзну в сильный холод,
Не сгорю в жестокий зной,

Не погибну в страшный голод,
Если рядом ты со мной.

В ад уйду ли, в рай уйду ли
(Как решит судьба моя).
Но и там, моя «роднуля»,
Буду ждать всегда тебя!
Весь без остатка твой Гешка

Зиночке 8-го Марта
Я ждал тебя, придуманную мною,
Твой образ создан был моей мечтой.
И ты пришла! Пришла самой весною
И много счастья принесла с собой.

Я верил в день тот до самозабвенья
И до тебя не отдавал себя.
И вот оно – моё вознагражденье –
Судьба в награду мне дала тебя!
Весь твой Гешка.

Двадцать лет!.. Не так уж это мало,
Чтобы чувства испытать свои.
Ты мои надежды оправдала,
Я старался оправдать твои.

Без тебя не умер я б и гнусно
Было бы неправду говорить.
Только трудно было б мне и грустно
Одному на этом свете жить.

А с тобой мне не страшны невзгоды
И дела любые по плечу.
Как бы нас не изменили годы,
Я любить тебя не расхочу.

С каждым днём становишься дороже
Для меня ты на моём пути.
По дороге и по бездорожью
Мне с тобою хорошо идти.

Меньше верю и в Святых, и в Бога,
Но тебе я верю, как себе.
Для меня ты сделала так много!..
Что я жизнь свою дарю тебе!
Весь твой Гешка

Моей подружке – любимой Зинушке.
Ну, родимая, признайся –
Что боишься за меня.
Эх! Зинуля, не пугайся,
Не оставлю я тебя.

Соберу свои я силы,
Проживу с десяток лет,
Чтобы мне расстаться с милой,
«Сил моих» не хватит – нет.

Я ещё довольно прочен,

Ты надейся на меня.
Между прочем, очень-очень
Я надеюсь на тебя.
Твой преданный, весь твой, Гешка.

Любимой Зинульке

Ты-то знаешь, что я человечный
Из себя последний выжму сок,
Чтобы всех Вас напоить…Но вечно
Жить-то невозможно нам. И срок

Моей жизни, чую, иссякает,
Но не смерти, Зина, я страшусь.
Смерть забвенья – чувства исчезают
Ну, а я-то за тебя боюсь.

Как ты будешь там? Тревожит совесть.
Я же ведь в ответе за тебя.
Ой! Не стих случился, Зина – повесть.
Исповедь. Но верю, что меня
Ты поймёшь, как прежде понял я.

И в заключение тех материалов, которые дополнили портрет Геннадия Николаевича и охарактеризовали его с творческой стороны, нельзя не отметить, по словам внучки – Юлии, тот запал, тот заряд энергии, ту огромную трудоспособность, которую он передал и детям и внукам. И вот эта «преемственность поколений» сказалась на таких работах, которые уже просто увлечениями назвать нельзя, потому что они вполне могут быть приравнены даже к профессиональной деятельности. Думаю, прочитав стихи Юлии Вячеславовны Агафоновой (Чеснаковой) – внучки Геннадия Николаевича и рассказ его дочери – Натальи Геннадьевны Чеснаковой (Кудрявеньковой), вы, пожалуй, со мной согласитесь.

Юлия Агафонова (внучка) — поэзия

На поляне пляшут мыши.
Я прошу их: «Эй, потише! –
Рядом пёс лохматый спит
И тихонечко сопит».
Пёс весь день ходил, бродил,
Лапы в лужах промочил.
Пёс мечтал о тёплой будке,
Ну, хотя бы на минутку.
Он устал и он промок.
И забился в уголок,
Где тепло и сухо –
Вот и спит в пол-уха.
Снится псу прекрасный сон,
Что нашёл хозяев он,
У него своя есть миска.
В миске каша и сосиска.
Тише, мыши, пусть поспит.
Сон свой сладкий доглядит.
Мыши пляшут и шумят,
Быть потише не хотят.
Пёс проснулся, потянулся
И пошёл бродить опять.
Пёс бредёт себе упрямо,
Он идёт всё прямо, прямо.
Знает пёс – в конце пути
Должен дом он свой найти…
_______

Пощекочи пушинкой носик,
Гармошкой сморщи и чихни,
Тогда тебя, конечно, спросят,
А ты соври и не сморгни!
Наври чего-нибудь такого,
Чтоб закружилась голова,
Припрячь надежно под порогом
Все нехорошие слова!
Сложи ладошки, словно крылья,
Взлети на облако смеясь,
И попроси, чтобы накрыли
Шелками дождевую грязь!
Не плачь, коль думаешь о грусти,
А лучше прыгать научись,
А все другие – ну их… Пусть их
Господь когда-нибудь простит.
________

Нет, я не солнце, я – свеча!
Я признаюсь в обмане…
И я давно уже ничья,
Я – огонёк – не пламя.
Не осветить, не обогреть,
Я не могу, поверьте,
Отныне я могу лишь тлеть,
Не верите, – проверьте.
Как жаль, что слабый огонёк
Так взгляд ваш затмевает,
Как жаль, что всем вам невдомёк,
Что я внутри пустая…
Старайтесь убежать успеть,
Ведь маленькой свечи
Не хватит, чтобы всех согреть –
Вас холод ждёт в ночи!
Ищите солнце для себя,
Чтоб долго вам светило,
А я не солнце, я – свеча,
И на исходе силы…
________

Мне снился безумный сон,
Где я, замирая от страха,
Вплетала в заутренний звон
Густые симфонии Баха.

Где плыли в прозрачной дали,
На длинных и тонких ногах,
Слоны Сальвадора Дали,
И таяли в дивных снегах.

Мне снился безумный сон.
Проснулась в поту и слезах.
Меня успокаивал слон
На тонких и длинных ногах.
________

Вечер тёплый, вечер нежный,
Весь в монашеских одеждах,
Тихой поступью шагал.
Шелестел листвою ветер,
Как молитвенник листал.
В речку солнце уходило,
Поднималася луна,
Как священное кадило
Облаками задымила,
Затуманила слегка…
Звёзды звоном колокольным
Омывают воздух вольный,
Льётся слабый свет с небес,
Миром душу наполняя…
Отчего так? Я не знаю…
Может быть Христос воскрес!
_________

Шепчут ангелы о вечном,
Тихо в шорохе плывут
В облаках сквозь поперечья,
Над костёлом и мечетью,
Над церквушкой возле речки,
Наполняясь разной речью,
Всякой болью изболев.

Плачет выпь неторопливо –
Всех оплакать не спешит,
Из болот зовёт тоскливо
Переливчатым мотивом,
Не на радость, не на диво –
На покой души злобливой…
Отпевать – не хоронить.

Мне ль судьба на ясном небе,
Коль по мне рыдает выпь,
Там мои следы, где не был,
Там мой дом, где мне не жить…
_________

Тихо скребётся под дверью Печаль,
Кутаясь зябко в лохмотья надежды.
Я ей отдам свою новую шаль,
Чтобы нарядные стали одежды.
Мы посидим вместе с ней у огня –
Пусть отогреет замёрзшие ноги.
Может она пожалеет меня –
Не наколдует тоски и тревоги.
Мы поболтаем почти как подруги,
Я расскажу её о чём-то хорошем.
Пусть позабудет про боль и недуги,
Пусть позабудет про тяжкую ношу.
Ну, а Печаль, отогревшись немного,
Скажет: «Пожалуй, я дальше пойду.
Долог мой путь, но к тебе я дорогу
Больше уже никогда не найду».
_________

Наталья Чеснакова (дочь) – проза

Чико

Наверное, я, как и все дети, мечтала иметь кошку или собаку. Очень упрашивала маму разрешить мне иметь, ну хоть попугайчика. И вот радость – мне купили сначала клетку. Я повесила туда качельки, маленькое зеркальце, поставила кормушку с поилкой, засыпала корм – дом готов. В зоомагазине я выбрала птенца – мальчика. Такой хорошенький, жёлтенький с голубым и чёрными глазками – бусинками. Назывался – волнистый попугай. Я дала ему имя – Чико. Несколько дней пришлось его держать в клетке, чтобы он привык и знал, что здесь его дом. Я очень любила наблюдать, как он ест, пьёт, перескакивает с жердочки на жёрдочку. Но мне хотелось во чтобы то ни стало научить его разговаривать. И вот, каждый вечер перед сном, я накрывала клетку старой простынёй, садилась рядом и повторяла одну и ту же фразу: «Чико – хороший мальчик!». Я говорила медленно, с выражением, чётко выговаривая каждую букву. Ежедневно, по полчаса, я, как заезженная пластинка повторяла и повторяла эту фразу. Мама с папой начали даже подшучивать надо мной. Подружки тоже не верили, что у меня что-то получиться.

Так прошла неделя, другая, я почти отчаялась. Наверное, Чико просто не способный ученик, думала я. Дома он уже вполне освоился, летал из комнаты в комнату, за обедом бегал по столу, садился на край тарелки, пробовал что мы едим. Очень полюбил большой папин бокал; сядет на край и гоняет по кругу чайную ложку, ложка гремит, звенит об бокал, а ему нравится. Папа пытался сгонять его рукой, да не тут-то было, он его ещё и клюнуть старался, да ещё ругался на своём языке. А то сядет к кому-нибудь и катается так по квартире, смотря, кто куда идёт, а у нас с мамой ещё и серёжкой в ухе играет. Ну, совсем по-хозяйски себя ведёт.

Вот однажды собираюсь я в школу, уже оделась, ранец взяла, иду в прихожую пальто надевать, Чико на плече сидит, меня провожает. И вдруг, в самое ухо, моим голосом, с моей интонацией, произносит фразу: «Чико – хороший мальчик!» Я замерла, у меня аж мурашки по коже побежали.
«Чикуля, миленький, хороший мой, умненький», – запричитала я. Даже в школу идти расхотелось. Я готова была прыгать от радости, целовала умную птицу в нос, гладила по спинке. «Ура! Сработало!» – вопила я.

Вот тут-то всё и началось. Больше нашего попугая не надо было учить, он начал повторять всё подряд. Как будто понимал, что, где, когда сказать. Прихожу из школы, только входную дверь открываю, а Чико просовывает голову в щель двери в комнату и кричит: «Юля, привет. Юля, делай уроки! Юля, это – я!»
Научился Чико подражать звуку бегущей из-под крана воды. Сядет на кран, крутит головой туда-сюда, слушает как журчит вода и повторяет. Мы с ним даже в прядки играли, я спрячусь, а он ищет и кричит: «Юля, где ты? Кошмар, кошмар!» А сам сядет на ковёр, ковёр пёстрый, его и не видно на нём, сидит тихо, а я его ищу долго-долго, пока ему самому не надоест.

Очень любил купаться. Налью обычно воды в большую миску, а он в воду залезет и плещется, поочерёдно крылышки поднимет, почиститься, а потом в зеркало смотрится – вертится и хвастается, какой хороший и красивый Чико. А как-то раз уже спать было пора, зову его: «Чико, идём спать, домой, давай в клетку». А он развеселился, разгомонился и начал от меня летать. Никак не могла его поймать, я за ним, он от меня. Дождётся, когда я к ему руку протяну, и пулей то на стену то на карниз, то на шкаф.
А тут на тюль залетел, лапка у него а дырку провалилась и зацепилась, выдернуть не может, повис, дергается, орёт что есть мочи: «Чёрт, чёрт!»

Тут я его и поймала. Посадила в клетку, сидит, нахохлился и говорит мне: Спокочи ночи!» Был у меня из разноцветных бусинок браслетик, я его надевала на руку, когда ходила в гости или играла, наряжалась. Очень он мне нравился. И вот, собирались мы как-то в гости к моей подружке на день рождения, ищу браслетик – нет нигде. Искала, искала, расстроилась, что он у меня потерялся, так и ушла без него. А через несколько дней стала в клетке у Чико прибираться, там его и нашла. Он его так закопал в уголочке под травкой. Я конечно браслетику обрадовалась, а Чико сказала: «Ах, ты воришка! Прямо как сорока-воровка».

Каждый день Чико выдавал нам какую-нибудь новую фразу, чем нибудь да удивлял нас. Гости к нам в дом, стали чуть ли ни каждый день ходить. И мои подружки, и родня, и мамины с папой друзья, и соседи. Всем интересно было посмотреть и услышать попугая. Соберутся вокруг него, а он топчется по столу и приговаривает: «Что смотришь, что смотришь? Кошмар!» Ну, как будто понимает. Все ахают и удивляются.

Задали нам в школе как-то раз сделать поделку к Новому году. Вот разложила я на столе цветную бумагу, клей, кисточки. Сижу, вырезаю заготовки. Чико рядом крутится, интересуется, обрезки клювом перебирает. Я детальку одну клеем намазала, а тут мама меня на кухню позвала. Отложила я намазанную детальку в сторону и к маме пошла. Тут же слышим, Чико во всю мощь затараторил.
Летит за мной следом, кричит что-то, типа – «А-А-А», клювом щёлкает, а обе лапы к моей детальке приклеены. Так и летит, лапки как на подставке, в панике кружит по кухне. Я ему говорю: «Лети сюда, не мечись ты». Он мне на руку сел, клювом пытался детальку отодрать, и клюв клеем перемазал. Я осторожно приклеенную бумажку сняла, тёплой водой лапки ему отмыла, клюв протёрла.

«Эх ты, любопытная Варвара, вляпался», – приговариваю я А он такой расстроенный, обиженный. Не ожидал, что так попадётся, чуть не всхлипывает, напугался. Детальку пришлось вырезать новую. А Чико уже осторожно по столу шагал, все бумажки обходил и приговаривал: «Вляпался, вляпался…»

Я очень заботилась о своём маленьком друге, чистила ему клетку, меняла воду, корм, даже бегала летом в парк и собирала свежую травку, всякие семена. Чико стал взрослым, холёным попугаем и очень любил меня. Он сидел на столе и слушал, как скрипела ручка, когда я писала урок, ждал, когда я с ним поговорю, поиграю, побегаю. А порой нежно тёрся о мою щёку, сидя на моём плече и ласкался. Так прошло три года, я подросла, дольше стала задерживаться в школе, начала ходить в кружок, с подружками в кино и поэтому домой приходила уже гораздо позже, чем раньше.
Чико подолгу оставался один, скучал, стал злиться на меня, обижаться, характер у него стал портиться и все это заметили. Тогда мы решили купить ему подружку. И вот в клетку к Чико подселили премиленькую, молодую «попугайчиху».
Как она прихорашивалась перед ним, чистила пёрышки, ворковала. Но к нашему удивлению, Чико не принял её. Все её старания были напрасны. Через несколько дней она перестала есть, загрустила, из клетки не выходила, а потом и вовсе зачахла, пёрышки у неё стали выпадать и мы решили отдать её в хорошие руки. «Попугайчиху» отдали и Чико остался один. Он по-прежнему тосковал в одиночестве, ругался и никак не хотел оставаться без меня…
Когда мама рассказала на работе, как плохо Чико одному дома, её подруга сказала: «А у меня мама с маленькой дочкой всё время дома, я им столько рассказывала про вашего Чико, они с радостью возьмут его». Дома мы долго совещались, мне до слёз было жаль расставаться с Чико, но мама убедила меня, что ему будет там хорошо. И вот Чико забрали. Конечно, мне его очень не хватало, я скучала. Мама приходила с работы и рассказывала, что Чико здоров, весел, его там любят. Но мне ещё долго было грустно.
И вот однажды случилась беда. В гости к маминой подруге пришёл её брат и неосмотрительно открыл форточку, в неё-то и вылетел Чико. Была зима, Чико сел на ветке дерева, а назад дорогу не мог найти. Открывали все окна, звали его, выбегали на улицу, но так и не поймали. Чико улетел и пропал.

Все очень переживали. Прошло время и как-то мама принесла газету со статьёй, которая называлась «Нежданный гость». В ней рассказывалось о том, что однажды в один дом, в открытую форточку, залетел волнистый попугай. Худой, взъерошенный, замёрзший.
«Кто ты, откуда, несчастная птичка?» – кинулись к ней хозяева дома.
«Чико – хороший мальчик!», – простуженным голосом прохрипел попугай. Его пригрели, накормили и оставили жить в доме. Он стал для них членом семьи. Правда пришлось отрезать ему отмороженную лапку. Мы с мамой сидели и заливались слезами, читая эту статью.
«Мама, – сказала я, – это же наш Чико, давай поедем и возьмём его назад».
«Нет уж – ответила она, – люди спасли его, приютили, теперь там его дом.
Так мы узнали о судьбе нашего Чико.

_______________

В процессе работы над литературно-документальным очерком – «Счастливый человек» были использованы следующие материалы:

информация героя повествования – Кудрявенькова Геннадия Николаевича; материалы корреспондента отдела социальной политики вечерней газеты Куйбышевского горкома КПСС и городского совета народных депутатов «Волжская заря»: – «Андрюшин дедушка» (14 февраля 1983 года), «Я очень счастливый человек» (20 февраля 1993 года – «Вечерняя Самара») – Чумаш Риммы Александровны; документы, воспоминания и фотоматериалы сына – Андрея Геннадьевича Кудрявенькова, дочери – Натальи Геннадьевны Чеснаковой (Кудрявеньковой) и внучки – Юлии Вячеславовны Агафоновой (Чеснаковой); материал из Памятной книги Самарской области (том 39) статья «Он выстоял» автор – В. Тимошенко; а также материалы и публикации следующих авторов: статья «Я люблю тебя, Жизнь!» (18 декабря 1977 года – «Волжская Коммуна») Е. Митрофановой – Ивановой (учительницы Кудрявенькова Г.Н.); брошюра «Минуты, доставляющие радость»; Статьи: «Мир, чтобы жить, чтобы творить» и «Настоящий человек» – нештатного корреспондента журнала «Социальное Обеспечение» – Виктора Брянского; статьи – «Человек в строю» (8 октября 1970 года – «Волжская Коммуна»); «Человек может всё» – («Волжский комсомолец» №129); брошюра «Люди трудной судьбы» Рудольфа Яковлевича Евилевича; стихи Самарского журналиста – Бориса Аравина; материалы из личного архива самарской семьи – Новиковой Надежды Григорьевны и Востриковой Виктории.